Агония

Достав из аптечки перекись, выплескиваю жидкость на льняное кухонное полотенце и прикладываю к ее щеке. Преодолевая отвращение, стираю капельку крови. Сам собой горжусь. Ненавижу кровь. Кровь — это примитив, грязь. А мне по душе ум. Ум — это интеллект, холодность, расчет. Чистота…

— Давай я сама, — Регина поднимает руку, собираясь забрать салфетку.

— Пойдем, я тебе что-то покажу, — хватаю тонкую ладонь и тяну за собой. — Давно хотел, да все никак не выходило. Ты красивая девушка, любишь красивые вещи, ты должна это оценить.

Мы идем в одну из комнат на первом этаже. Тут буквально пару шагов, наискосок у лестницы. Не знаю даже, какое определение дать этому месту, чтобы Регина поняла. Это мой музей, мой мир. Цитадель покоя и умиротворения. Обычно сюда никому нет входа, даже моей матери. Но сегодня день особенный.

— Красиво, правда? — оглядываю стены с привычным душевным трепетом.

Чарушина почему-то не спешит, ступая неохотно, и я подталкиваю ее в спину. Она тоже смотрит на стены. Ловлю ее взгляд, замечая в нем брезгливость и отвращение.

— Тебе нравится? — спрашиваю явной с угрозой.

Пусть только попробует сказать, что не нравится.

Пусть только попробует не оценить эту красоту!

— Да. Это очень красиво, — отвечает она. — Я… просто ошеломлена. Никогда такого не видела. Вообще никогда.

— Правда? — удивляюсь, вновь чувствуя гордость.

В этой комнате все увешано и заставлено рамками. В них не фотографии, под стеклом — бабочки. Застывшие в своей красоте. Замеревшие в одном мгновении. Бескровные. Гениальные.

Их тут несколько сотен. Или больше тысячи. Счет им давно потерян.

— Конечно, правда. Это пот… потрясающе. Где ты их взял? Расскажи, — голос у нее дрожит, но это неудивительно. Сейчас она упокоится, придет в себя, и все будет хорошо.

— Я ищу. Заказываю. Покупаю. По-разному бывает. У меня очень много редких экземпляров.

Регина глубоко вздыхает. Я слышу ее вздох и понимаю его. Когда вхожу сюда, на меня накатывает то же ощущение. Ощущение спокойствия. Целостности. Хочется дышать и дышать, и дышать…

В этой комнате вечность…

— Чувствуешь, да? Ты тоже это чувствуешь? — улыбаюсь. — Особенное состояние. Здесь ощущаешь себя… — пытаюсь подобрать правильное слово.

— Немножко Богом? — говорит она, глядя на большой письменный стол.

На нем лежат открытые рамки. И мои вчерашние шедевры. Иногда из нескольких редких экземпляров я делаю один — еще более уникальный. Я собираю его по частям, насаживая на иголку тельце одной бабочки, голову от другой, а крылышки от третьей. Никому и не представить, какая это тонкая работа. Во-первых, можно пораниться. Во-вторых, одно неверное движение, излишнее давление — и бабочка в твоих руках превращается в прах.