Агония

— Все обошлось, — обронила Реня, тронув свою голову.

Мать, будто прочитав всю боль Регины по этому легкому жесту, отвела ее руку, разобрала волосы на пробор и, увидев зашитую рану, потрясенно выдохнула:

— Господи, какой мерзавец! — Прижала дочь к своей груди.

— Все нормально, мам, — попыталась ее успокоить. — Мы вчера были в больнице, сделали рентген. Температуры у меня не было, отека тоже нет. И с собой я взяла кучу лекарств, они все рецептурные, сильные. У меня даже голова не болит, просто спать хочется.

Елена Ивановна поцеловала ее в щеку, погладила по спине, потом осторожно по волосам и разжала судорожные объятия, позволив сесть на диване удобнее.

Регина не стала рассказывать о сумасшествии Влада. Во-первых, это осталось не подтвержденным фактом, во-вторых, не было сил снова пересказывать все гнусные подробности, при воспоминании которых, ее снова одолевала тошнота. Коротко и внятно она охарактеризовала сложившуюся ситуацию, а Света помогла в деталях смачным словцом. Мать, слушая обоих, смотрела вперед, сквозь балконную дверь, в спину Шамраю.

— Светлана, как ко всему этому отнеслись ваши родители? — спросила она и посмотрела на гостью. В глазах женщины явно читался страх, что на ее девочку, на любимую дочь, сейчас свесят всех собак.

— Мы к ним вечером заедем. Поговорим. Если честно, мы пока с ними ничего не обсуждали.

— Понятно.

Вадим вернулся в комнату. По обсуждаемым вопросам и по виду Елены Ивановны он понял, что ее уже посвятили в суть произошедшего. Держалась она, кстати, молодцом. Его мать бы в такой ситуации причитала на всю квартиру, призывая на помощь всех святых. И не святых тоже. Сев около Регины, Вадик сжал ее руку и глянул взглядом: «ну вот, я же говорил, что все будет хорошо, а ты переживала».

— Вадим всегда так немногословен? — с улыбкой спросила мать. Она сидела прямо, не опираясь на спинку дивана, ближе к краю, чтобы в любой момент легко и быстро встать с места.

— Я вчера был красноречив, а сегодня мне Реня говорить запретила. Вот и молчу. Боится, видать, что сболтну лишнего, — серьезно сказал он.

— Вадим! Я же не это имела в виду! — Регина возмущенно уставилась на него. Но доля правды в его словах есть. Таким красноречивым, как вчера, Шамрай еще не был. Столько матов, сколько она от него вчера услышала, она не слышала за все время, пока они встречались.

— Можно разговаривать, да? Разрешаешь? — посмеялся он.

Елена Ивановна, глядя на них, еще раз улыбнулась. Глаза ее потеплели, видимо, беспокойство начало отпускать материнское сердце.

— Сколько на своем пути встречала таких нелюдей, а все равно людям верю, — снова вернувшись мыслями к ужасному поступку Влада, горько произнесла она. — Веришь же… когда он тебе в глаза смотрит и говорит… Елена Ивановна, я о Регине позабочусь, со мной она в безопасности, я же ее люблю, я же… веришь же! ай! — разочарованно махнула рукой. — Что теперь об этом говорить!

— Потому что Владик паразит, привыкший паразитировать на людских чувствах. На их ожиданиях, мечтах. Он говорит именно то, что от него хотят услышать, вот и все. Большого ума тут не надо, — спокойно сказал Вадим. — А что хочет услышать любящая мать? По-моему, это как белый день ясно. И не надо себя корить, он не достоин такого внимания с вашей стороны.

— Что ж оставим это все на его совести, — вздохнула женщина.

— Не надейтесь. Совести у него тоже нет, — безжалостно сказал Шамрай, и они схлестнулись взглядами.

Елена Ивановна молча смотрела на него. В ее глазах — знакомое ему штормовое море, в ее глазах — куча невысказанных вопросов. Но она не задала ни одного, лишь пожевала губами, растирая на них остатки светлой помады, перевела взгляд на какую-то точку на стене и решительно вздохнула, будто набралась недостающих сил.