Агония

Прощаться всегда тоскливо, даже если прощание обещает новую жизнь.

Не успела Регина скинуть куртку, как в дверь кто-то позвонил. Неожиданно прозвучавший звонок вызвал в девушке смятение, какое может испытывать человек, находящийся в чужой квартире. Вроде и открыть надо, но права такого нет.

Прогнав глупую неловкость, Чарушина посмотрела в глазок и отчего-то с облегчением вздохнула, снова увидев Татьяну Николаевну. Неугомонная соседка горела желанием пообщаться и прямо с порога низвергла на нее речевой поток, в который едва ли возможно было вставить хоть слово.

— Чуть не забыла! У меня же твои квитанции! Торчали из ящика, я побоялась, что выдернет кто-нибудь, умников-то хватает, вот и забрала. Совсем тебя не видно. Замуж, наверное, вышла?

— Собираюсь, — равнодушно отозвалась Чарушина, снимая куртку и небрежно бросая ее на стул в прихожей.

— Ой, ну и хорошо. К свадьбе, значит, готовитесь? — Женщина изучала ее с веселым дружелюбием, наверное, желая непременно на лице увидеть какие-то жизненные изменения.

— Готовимся.

— Гостей много будет?

— Нет, только самые близкие. Тихо отпразднуем и уедем бурно отдыхать, — отвечала так, будто это давно решенный вопрос.

— Тоже хорошо. Вадим, наверное, рад. Мужики не любят пышных церемоний.

— Он очень рад. Говорит, только об этом и мечтал, — охотно подтвердила Регина, про себя усмехаясь. Вадим ничего не знал. Ни о предполагаемой тихой свадьбе, ни о последующих планах на отдых. Все это придумалось буквально на ходу — нужно же было что-то отвечать любопытной соседке.

— Правильно, молодцы. Чего тянуть? Пора уже. Только имей в виду, красивый муж — чужой муж, — добавила Татьяна Николаевна с шутливой серьезностью и на вопросительный взгляд ответила: — Глаз да глаз за красивым мужиком надо.

— А можно я вам ключи от квартиры оставлю и квитанции тоже. Отец заберет. Мне сейчас с ним трудно пересечься, сами понимаете, столько забот… Вас не затруднит ему передать? Я сейчас вещи соберу, а потом к вам зайду, — вежливо, но настойчиво Реня намекнула, что разговаривать ей некогда.

— Конечно, я все передам, — круглое лицо снова расплылось в улыбке, и Татьяна Николаевна устремилась к двери.

Слоняясь по квартире, Чарушина перебирала не только свои вещи, но и в памяти воспоминания. Вот только старые вещи можно выбросить, а от воспоминаний, даже если они ненужные, раз и навсегда не избавишься. Да и не нужно это. Ведь соль разлук неотделима от счастья новой встречи, а горечь потерь — от сладости надежды.

Регина уже почти привыкла, что каждый второй считал своим долгом дать совет, которого она не просила. Но все пустое, даже если этот совет сродни житейской мудрости, и в какой-то ситуации найдется стопроцентное сходство с собственной жизнью. Рассудок тут бессилен — истину не охватишь умом, ее можно прожить только сердцем. Тем сложнее объяснить другому человеку свое состояние, заключив в сжатую форму слов зыбкое и ускользающее ощущение, что живое движение есть, но оно где-то там, за оболочкой.

Она почти закончила перебирать свои вещи, когда снова прозвучал дверной звонок. И хотя прозвенел он так же чуждо, будто не ей, не для нее, Регина уже не удивилась и сразу пошла открывать, полагая, что за дверью опять увидит Татьяну Николаевну. Но на этот раз на пороге стоял Шамрай.

— Ой, Вадь, а как ты узнал, что я здесь? — непроизвольная радостная улыбка озарила ее лицо. — Даже не позвонил.

— Я звонил, — хмуро выдал он, глядя на сгрудившиеся в прихожей сумки.

— Да? Я не слышала.