Агония

— В жизни-то? Хер да маленько в ней хорошего, особенно на голодный желудок. — Поднялся со стула и заглянул в холодильник. — Жрать хочу. Надо что-то скулинарить. Яичницу с помидорами будешь?

— Нет. Я про Реню твою.

— А-а-а, ты про Реню. Не знаю, что такого. Про таких вот, сеструля, наверное, поэты пишут… — стукнул ножом по разделочной доске так, что Светка вздрогнула, — боготворят просто за то, что они по земле ходят. Я ж не поэт рифмы тебе собирать.

— Вадя, только не она. Вадюша, пожалуйста, только не она, — запричитала умоляюще, где-то в душе понимая, что никакие уговоры не помогут, уже бесполезно. Нутром чувствовала: все изменилось в брате, помешался он на этой девушке и делать будет, как сказал, потому что так чувствует. — Забудь про нее, забудь, слышишь, Вадюша, забудь… — не теряя надежды, все же какое-то время отговаривала, потом, будто устав, схватила со стола телефон и набрала Соньку: — Привет, спишь? Нет? Отлично. К нам приезжай, а то скучно. Сидим с братиком вдвоем коньяк глушим. Давай приезжай. К Вадьке звони, я у него. Ждем.

Вадим, услышав, что Света позвала Соньку, расхохотался.

— Бабы и бухло — вот твой рецепт счастья! — рявкнула Светка, вдруг испытав непонятную неловкость.

— Это ты мне официальное разрешение даешь Соньку потрахивать? — снова заржал, усевшись за стол.

— Да! И не только Соньку. Трахай, кого хочешь! Всех, кроме Рени!

— Как ты мне счастья-то желаешь, сеструля. Бабы и бухло. Прям «ББ». Не, «ТТ» — телки и текила. Ах-ху… — проглотил окончание фразы вместе с коньяком.

— Вот именно — счастья! Потому что Реня твоя с Владом спит!

— Не напоминай! Я ее и потрогать не успел, а эта сука ее трахает! — заорал так, что сестра подскочила на стуле.

На несколько минут в комнате установилась тишина. Молчали оба, будто ждали, словно брошенные слова осядут вниз, и вместе с ними растворится злость, с которой Вадим их выкрикнул.

— Дура ты, — безжалостно сказал брат уже тише, — ты мне хоть двадцать баб сейчас вызови, я их всех по очереди перетрахаю, хоть весь город раком поставлю, ее хотеть все равно не перестану. Ее одну буду хотеть. Дело же не в сексе.

— А в чем?

— А в том, что четыре раза ее увидел — и все полгода перед глазами. И днем, и ночью. Это ты цветок мне в квартиру можешь припереть, а друзей и баб я себе сам буду выбирать.

Света бросила поникший взгляд на керамический горшок, стоящий тут же на барной стойке и тихо сказала:

— Когда эта лаванда вдруг стала Реней, я поняла, что будет какой-то шухер… а потом Реня наша и появилась… рассказывает он мне еще, что незнакомы они…

— Угу, теперь у меня две Рени.

Света двинула к себе лаванду и вдохнула ее запах. Сколько б ни вдыхала этот аромат, не могла им надышаться.

— Подыши, ага, успокойся, — усмехнулся Вадим. Знал, что все эти вопли от растерянности — поорет сестра и утихнет. Переживает она просто за него очень, беспокоится, как и всегда.