Агония

— Понравиться тебе хочу.

— Вижу. Верю, — краснеет она, надеюсь, от приятных ко мне чувств. — Аж три притащил, чтобы не промахнуться: с ванилью, с мятой, с перцем.

— Так точно. Не знал, какие тебе больше по душе.

— С перцем — самые горячие извинения? Никогда такой не ела.

— Само собой. Самые горячие. Попробуй обязательно. Но его лучше есть, когда холодно. Очень согревает. Не знаю, есть ли у нас такой, я из Бельгии привожу.

— Телефон же… — бросается в комнату и, возвращаясь, отдает мне сотовый.

— Пока в пробке стоял, погадал на ромашках, — указываю взглядом на букет, который все еще у нее в руках.

— Что сказали? — с улыбкой опускает взгляд на цветы, будто их и спрашивая.

— Сказали: любовь между нами. А ромахи никогда не врут.

— Шамрай, ну что мне с тобой делать? — вспыхивает улыбкой, как загорается. В глазах ее синих тоже что-то вспыхивает. Что-то теплое.

— У меня куча вариантов, — чуть пригибаюсь к ней, таинственно понижая голос: — Есть приличные, есть не совсем приличные, а есть совсем неприличные. Но очень приятные.

— Давай начнем с самых приличных?

— Так и знал, — обреченно вздыхаю и киваю на дверь: — Пойдем. Ты обещала.

Она заправляет за ухо светлую прядку волос и смотрит на себя в зеркало.

На ней сейчас белая рубашка, заправленная в черные джинсы. Волосы заплетены, в ушах желтые серьги-кисточки.

— Я вроде обещала быть в платье.

— Обойдусь. Мне и так нравится. Как раз для самого приличного варианта.

— Только цветы в воду поставлю.

Не хочу даже на секунду выпускать ее из виду: прохожу чуть дальше в прихожую и опираюсь на стену. Наблюдаю за ней, за каждым ее движением.

— Мне никто не дарил таких красивых цветов! Вот ни разу! Ты слышишь? Если б ты знал, как я люблю ромашки! — громко и чуть насмешливо говорит она.