Агония

— Господи, мама, мне двадцать два года, у меня вся жизнь впереди! — улыбнулась она. Отчасти словам матери, но в большей степени своим мыслям.

Мыслям, от которых внутри стало тепло, и в груди что-то яростно толкнулось, почти срывая ее с места. Она подумала о Вадиме. Перед глазами встало его лицо. Четко каждая черточка. Если бы умела рисовать, нарисовала бы его портрет по памяти. Нет, она бы даже в полный рост его нарисовала безошибочно. Знала его всего. Ничего матери про него не говорила. Показалось, что не время. Не так нужно о Вадиме рассказывать. Он сейчас, будто второй после Влада. А он первый такой и единственный. Любимый.

Она готова провести с ним всю жизнь. Это легко представить, когда чувства и принадлежность мужчине становятся частью натуры. Может, рано? Но такая у них с Шамраем любовь. Шальная. Быстрая. И сумасшедшая, когда не до сомнений. Живешь только чувствами: мучаешься ревностью, дышишь нежностью, горишь страстью. Еще не звучали признания, но верилось, что Вадим любит. Страшновато это — верить чувствам мужчины вот так, на первый взгляд, безосновательно. Но даже негативный опыт с Владиком не смог научить ее осторожности. Шамрай сильнее. Его чувства сильнее. Сильнее ее сомнений, разочарований поступками другого мужчины и страха, что когда-нибудь все может разрушиться.

Вчера впервые за эти несколько недель ночевала дома одна, без него. Вадик допоздна был занят, и Регина сама попросила его не приезжать. Дел домашних накопилось, а он, если приедет, точно ничего не даст сделать. На выходные откладывать тем более нельзя — снова будут вместе, у него. Или не у него, но точно вместе. Ночевала одна, но не спала. Не могла без него заснуть. Допоздна смотрела телевизор, потом ворочалась с боку на бок. В итоге совсем не выспалась и сегодня до обеда страдала головной болью. Катастрофически быстро она привыкла к тому, что он всегда рядом. Если не физически, то в мыслях, чувствах, в звонках, в сообщениях. Отвозил на работу, забирал с работы, приходил к ней на работу. Его уже все знали. И о них всё знали. Больше, чем нужно. Не потому, что они с Вадиком были слишком болтливы или спешили выставить свои чувства напоказ, нет. Просто Шамрай не умел вести себя тихо. Любить тихо он тоже не умел.

Глубоко вздохнув, с этим глотком воздуха Регина набралась и смелости. Сейчас ей предстоит еще более неприятный разговор. С Владиком. Не в страхе дело или неловкости — в отвращении, которое испытывала к нему. Видит Бог, не хотела говорить о нем плохо, но он сделал все, чтобы она его возненавидела. Сейчас трудно представить, что когда-то испытывала к нему теплые чувства. Но ведь испытывала же… встречалась с ним. Не бывает бесцельных отношений. Зачем-то люди нужны друг другу. Молодость, легкость мышления, потребность в новых ощущениях и романтике. Рейман своим поведением все обесценил. И их прошлые отношения, и ее порывы. О дружбе речи не шло, но они могли остаться в нормальных человеческих отношениях. Могли относиться друг к другу нейтрально. Но Рейман пожелал другого.

Оставить без внимания его звонок матери Регина не могла. Вероятно, этого он и добивался.

— Не звони моей матери! Не тревожь ее! — накинулась на него, как только он ответил.

Влад рассмеялся, не спеша ни оправдываться, ни хоть как-то объясняться.

— И перестань писать мне гадости!

— Я ничего не писал тебе, — хладнокровно солгал.

— Оставь меня в покое, иначе я все расскажу Вадиму.

— Расскажи, — со смешком отреагировал Рейман. — Что именно ты ему расскажешь? Что я твоей матери позвонил и побеспокоился о ее здоровье?

— О твоих сообщениях расскажу, которые ты мне каждый день с незнакомого номера шлешь!

— Это не я, — спокойно продолжал утверждать Владик. — Не знаю, с кем ты еще спуталась и кто тебя каждый день достает, но я тебе ничего не шлю.

На какой-то момент Регина засомневалась, но сомнения свои тут же отбросила, вспомнив выпад с парфюмом.

— Не ври!

— Признаюсь, один раз было. Тогда, после нашего разговора в кафе. Но ты меня сама довела, выставив перед друзьями на посмешище. Я сделал это на эмоциях и не жалею. За это могу перед ним извиниться. Ведь, правда, трусливо вы поступили, не смогли в глаза признаться. Ведете себя как крысы. А больше я тебе ничего не писал.

— Больше некому. Я знаю, что это ты, — приглушила тон. Акустика в пустом коридоре такая, что их разговор будет слышен повсюду.

— Пусть Вадим попробует это доказать. Найдет, кому этот номер принадлежит, — улыбнулся Рейман.

Знала, что улыбается. Будто наяву видела его гадкую ухмылочку. Это раньше она по тону голоса не всегда определяла его настроение, а сейчас только так.