— Ага, так лучше.
— На лбу выступ, да? — спросил Анджело. — Вот так?
— Не такой заметный, — поправил Хейвз, — у него короткие волосы с залысинами у висков, но выступ не такой заметный. A-а, вот сейчас лучше, сейчас лучше.
— А рот длиннее и тоньше, да? — спросил Анджело, и карандаш его снова бешено заметался. Взяв новую кальку, он начал переносить на нее плод совместных усилий. Его вспотевший кулак то и дело прилипал к тонкой кальке.
Все стали рассматривать третий вариант. Потом был четвертый набросок, пятый, десятый, двенадцатый, а Анджело все продолжал работать за освещенным солнцем столом.
Хейвз и мальчик беспрестанно его поправляли, в зависимости от того, какую форму принимало иа бумаге их словесное описание. Анджело обладал хорошей техникой и без труда переводил каждую их устную поправку на язык карандашного рисунка. Расплывчатость указаний, казалось, его совершенно не смущала. Он терпеливо слушал. И терпеливо исправлял.
— Сейчас стало совсем плохо, — сказал мальчишка. — Ни капли на него не похоже. Сначала было даже лучше.
— Нужно изменить нос. У него была горбинка, — вспомнил Хейвз. — Прямо посередине. Будто после перелома.
— Увеличить расстояние между носом и ртом.
— Брови покосматее. И потяжелее.
— Круги под глазами.
— Складки около носа.
— Старше. Сделайте его старше.
— Рот нужно чуть-чуть изогнуть.
— Нет, ровнее.
— Вот так лучше, лучше.
Анджело работал. Лоб его стал совсем мокрый. Они попробовали было включить вентилятор, но бумажки Анджело тут же полетели на пол. Полицейские со всего участка заглядывали в комнату и осторожно подходили посмотреть, как работает Анджело. Они стояли сзади и смотрели ему через плечо.
— Очень здорово, — сказал один из них, хотя в глаза не видел подозреваемого.
Весь пол был забросан смятой калькой. И все же Хейвз и Фрэнки выискивали новые подробности, а Анджело добросовестно старался воспроизвести эти подробности на бумаге. И вдруг, когда счет сделанным рисункам был уже потерян. Хейвз воскликнул.
— Стоп! Вот он!