Почти любовь

Сделав себе кофе, сажусь за столик в гостиной зоне. Пью большими глотками, не чувствуя ни вкуса, ни аромата, и даже не морщусь, неосторожно ошпарив язык. Задерживаю взгляд на разваленных на столе книгах. Полночи зубрила, готовилась к зачету, потом вырубилась на диване. Утром проспала и ускакала в универ, не прибрав за собой. Зачет, слава богу, сдала. Не зря мучилась.

Внезапно ловлю себя на мысли, что отчаянно хочу позвонить Саше, просто так, без повода, услышать его низкий, немного раздражённый голос, спросить думает ли он обо мне, когда на душе тошно, и заодно убедиться, что мы все еще есть друг у друга. Несколько минут я колеблюсь, неотрывно гипнотизируя взглядом свой телефон, и решительно отбрасываю навязчивую мысль. Кравцов говорил, что у него сегодня серьёзная операция, которая продлится несколько часов. Он там чью-то жизнь сейчас спасает, а я со своей ерундой.

Мобильник вдруг оживает сам. Сердце подскакивает в груди, на губах расцветает счастливая улыбка, и мир снова обретает яркие оттенки, перестав быть удушливо-серым и тоскливым. Я чувствую себя легкой-легкой, словно бабочка, сотканная из цветочной пыльцы, и воздушной, как мыльные пузырьки…

– Здравствуй, Алесия. Я в Москве, – произносит совсем не тот голос, который я ожидала услышать.

– Привет, Вик, – не слышу собственного голоса. В ушах стоит треск лопающихся пузырьков и отчаянное трепыхание сломанных крылышек. Всего секунда до стремительного падения, но я не забуду это мгновенное ощущение невесомого парения. И вряд ли захочу когда-нибудь повторить… без дополнительной страховки.

– Ты слышала, что я сказал?

– Ты в Москве, – повторяю онемевшими губами.

Провожу ладонью по лицу и, не глядя под ноги, иду на балкон. Нас никто сейчас не услышит, но моему мозгу срочно нужен кислород, иначе я попросту свихнусь.

– Я прилетел раньше на неделю, а тебе все равно?

Виктор, кажется, тоже в шоке от моей реакции. Прости, Вик, я так долго тебя любила, что не заметила, когда это чувство превратилось в привычку, переболело, перегорело и остыло. Может быть, это была совсем не любовь, а какое-то другое чувство, которому еще не придумали определение?

– Я рада, что ты вернулся, – звучит почти искренне. Это не совсем ложь и не совсем правда. Где-то между. – Почему не предупредил?

– Хотел удивить, – с обидой отвечает Вик.

– Ты и удивил. Просто день сегодня суматошный. С утра не задался. Как ты долетел?

– Ужасно, – Вик заметно расслабляется и начинает жаловаться на отвратительный сервис, нерасторопных стюардесс, задержку багажа и московские пробки… – Два часа добирался до дома. Таксист еще попался душный, всю дорогу нес какой-то бред. Какие у тебя планы на вечер?

– Репетиция в доме ветеранов. Я тебе говорила, – напоминаю я, но он, конечно же, забыл. Впрочем, забывчивостью страдает не только Вик. Кравцов вообще через слово меня слушает.

– Я приеду. Это на Олимпийском?

– Да, но приезжать не надо. Ты будешь меня отвлекать.

– Тогда встречу после. Во сколько ты заканчиваешь?

– Не знаю. Будем репетировать до идеального результата.

– Наберешь меня, как освободишься? – настаивает Вик, упорно не понимая моих намеков или намеренно не желая понимать.