— Яровой, если в тебе неожиданно проснулся стендапер, то я очень счастлива за тебя, но блин, как-то не вовремя, — отсекаю все ненужные мысли, находящиеся ниже его талии, и дёргаюсь в сторону.
— Не так быстро, Ванилька. Куда? — и мужская рука как наручник виснет на моём запястье.
— На кухню.
— Водички испить?
— Вещички собрать, — копирую его тон и снова дёргаюсь в сторону. — Ну, пусти.
— Успокойся, Земляникина. Пока ты дрыхла, пуская слюнки, в моей постели, я спустился вниз и устранил улики нашего прелюбодеяния.
Наконец-то паника отпускает меня, и я вижу мир более четко. Мой работодатель … с ним что-то не так.
— Захар Пантелеймонович, вы случаем, когда на кухню спускались, виски на душу не принимали? Может, у вас тоже пунктик — после секса пропустить пару стаканчиков.
— Это с чего такие выводы? — дёргает меня за собой, как буксир, что тянет по направлению к кровати.
— Откуда такая жизнерадостность и вера в женщин? — поддергиваю повыше болтающуюся вокруг меня простынь, чтобы в случае чего ещё эпично не грохнуться.
Краем глаза замечаю знакомый цвет авокадо. Моя пижамка аккуратно висела на спинке стула, а на сиденье, как на витрине магазина, красиво расположились трусики. Боже! Стыдно!
Вырываю руку из расслабленного мужского захвата, даже забывая, что задала мужчине вопрос.
Сгребаю нижнее бельё в кулак и прячу в складках ткани.
— Вероника, это ещё глупее, чем всё время кутаться в простыню, — Яровой складывает руки на груди, кивая головой в сторону моих трусов.
— А как по мне, ещё глупее расхаживать передо мной в одних боксерах с выпирающим хоботом слона.
— Действительно, Ники. Давай поговорим об этом. Может, мне и трусы снять для связки диалога? — зло рычит Панталонович.
— Нет, — истерически воплю я, так как сейчас при свете дня мы впервые такие голые и беззащитные.
Лёгкая паника сковала мозг, не давая возможности решить, как правильно себя вести в этой неразберихе, но только до момента, когда раздался удивлённый голосок.
— Папа?
Теперь в голове наступил сплошной коллапс.