Москва СССР. март 1989 года
Решив вопросы в родном городе, Соин снова вылетел в Москву. Казани он пока избегал по многим причинам — хотя, если он будет работать в республике, республиканскому руководству представляться все же придется. Просто он не знал, что ждать, пока все не улеглось. То, что уплывает здоровенный кусок в виде двигательного завода, татар вряд ли радовало. И крайним в этой ситуации они могли видеть его, хотя он и понятия не имел о принятом решении.
Москва встречала дождем со снегом, залитыми водой стеклами гостиницы Совмина, где его поселили первый раз в жизни. Там он понял, что впервые попал в номенклатуру. Реальную. В стране есть те, кому положено и те, кто пешком постоит — и он теперь в первой категории. И это обещает в будущем самые разные блага.
Но если он не СДЕЛАЕТ, все это можно потерять так же быстро, как и получил…
…
К Юрию Дмитриевичу его пропустили вне очереди, и то, какими взглядами его проводила очередь, десяток уставших, замотанных очкастых мужиков с портфелями, толкачей, ловчил и доставал высшего уровня, терпеливо караулящих добычу. Главное в стране не покупалось, а доставалось — от доброго кусмана говяжьей вырезки до сотни тысяч тонн раствора для строительства крупного производственного комплекса. Теория об отмирании денег по мере продвижения к коммунизму — давала о себе знать самым неожиданным образом…
Маслюков огорошил с ходу.
— Поляков написал докладную на имя Алиева[72].
— О чем?
— А сам не догадываешься? Машина ни к черту. Освоение нецелесообразно. Ты, кстати, по городу с чехами один ездил?
— Да.
— Он и это упомянул.
Соин сжал кулаки
— Зачем ездил то?
— Навестить дом Цветаевой.
Маслюков покачал головой.
— Не можешь без этого? Зачем гусей дразнишь?
Соин молчал.
— Ну говори, говори. Я не Поляков.