Беглянка

– И мой тоже, – сказал Шон. – А вы заставили его задуматься о других городах, помимо Вайоминга, и о местах, которые он, возможно, захочет посетить. Моя дочь не видела ничего, кроме этого города, поэтому не может рассказать о мире за его пределами, а вот Эндрю, думаю, захочет выбраться. Вы подсказываете ему как. Надеюсь, он вспомнит это, когда придет время.

– Я тоже надеюсь.

Посетитель по имени Дэйв, весь в пыли, подошел к стойке. Шон тут же налил ему выпить.

– Ты читаешь мои мысли, – сказал Дэйв.

– Твое здоровье, – ответил Шон.

Дэйв не дал бармену денег, но легкий взмах руки сообщил о том, что сделка состоялась. Дэйв вернулся к своему столику. Шон вытер тряпкой и без того блестящую стойку – то ли по привычке, то ли просто не хотел уходить. Он притворился, что занят пятном, которое на самом деле было царапиной и без наждачной бумаги не удалилось бы.

– Так зачем вы здесь? – спросил Шон.

– Выпить пива. Ладно, два пива, а если честно, может, и все три.

– Нет. Здесь, то есть в Реклюсе.

– А зачем мы вообще где-то находимся? Где-то же мы должны быть.

– Оглянитесь, – сказал Шон. – Все в этом баре родились в Реклюсе. Почти все планировали однажды уехать, но потом угодили в ловушку, а им, как диким зверям, не хватило хитрости, чтобы разжать капкан.

– В какую же ловушку угодили вы? – спросила я.

– В этот бар. Я начал здесь работать в восемнадцать, копил деньги, чтобы поехать на Аляску, где, как я слышал, можно по-настоящему разбогатеть. Через несколько лет Гомер, владелец бара, заболел раком легких, а поскольку родственников у него не было, он просто оставил все мне.

– Очень великодушно, – заметила я.

Наконец Шон отложил тряпку, поставил на стол два стакана и налил приличного виски.

– Неужели? – сказал он. – В последнее время я думаю, что Гомер все предусмотрел. Давным-давно, когда я говорил о своих планах выбраться из Реклюса, освободиться, Гомер перечислял сотни причин, по которым у меня ничего не получится. Полагаю, ему нравилось думать, что других ожидает такая же печальная участь, как и его самого. Тогда он не чувствовал себя одиноким. Щедрый дар был на самом деле проклятием; умирая, он позаботился о том, чтобы кто-то продолжил его скорбный путь.

– Довольно пессимистичная теория, – сказала я.

Шон пожал плечами и поставил передо мной стакан, затем поднял свой.

– За что пьем? – спросила я.

– За план побега?