Беглянка

– Боюсь, что нет, – призналась я.

– А вы были в Нью-Йорке?

– Нет.

– Хм.

Он выглядел разочарованным, словно мое сияние мгновенно померкло. Если б он только знал…

Прежде чем Эндрю успел выяснить, насколько я узколоба, пришла его мать – на мое счастье.

* * *

Я пробыла в Реклюсе всего месяц и шла проторенной дорожкой. Весь день уроки, после обеда уборка класса. Несколько вечеров в неделю я оставалась в своей квартире на цокольном этаже, варила на плите лапшу и готовилась к занятиям. Еще несколько вечеров в неделю я проводила в «Фонаре» и выпивала один или два бокала пива, в редких случаях три, понимая, что пьянеть нельзя.

Одним трехбокальным вечером Шон пригласил меня на вечеринку по случаю дня рождения Эндрю в следующие выходные на озеро Мертвая Лошадь – еще одно название, не внушающее доверия. Шон одолжил у знакомого лодку и хотел взять внука и нескольких друзей семьи на рыбалку. Будь это вечер одного бокала, я постаралась бы избежать целого дня общения с людьми, однако в тот вечер согласилась.

В следующие выходные я сидела в лодке с удочкой, которую Шон принес специально для меня, и под холодным пасмурным небом ждала клева. Эндрю то и дело жаловался на плохую погоду. К нему пришел только один мальчик по имени Кларк. Он был на год младше, говорил гнусаво из-за искривленной перегородки и сильно шепелявил. Похоже было, что Эндрю не очень-то дружит с Кларком, и все же один гость лучше, чем ничего. А еще на борту «Несметных сокровищ» – владелец яхточки, как мне сказали, любил пиратские легенды – находились вечно опаздывающая мать Эндрю по имени Шона и ее бойфренд Кэл, у которого, насколько я могла судить, лимит слов на день был строго ограничен. Он отвечал на вопросы так коротко, что вызвал бы уважение и у монаха, давшего обет молчания. Если вместо «да» или «нет» можно было кивнуть или помотать головой, Кэл обходился жестами. Шон также пригласил нескольких своих приятелей-рыболовов, добродушных загорелых мужчин, интересующихся жестяными банками с пивом гораздо больше, чем любыми дарами озера.

В полдень поднялся ветер, и небо стало сизым, сырым. В холодном воздухе запахло дождем. Мы не уходили далеко от берега, поэтому Шон предложил подождать, несмотря на качку и настойчивые просьбы Эндрю вернуться на сушу. Никто ничего не поймал, а Кларк вообще проводил время, перегнувшись через ограждение и отчаянно борясь с позывами вылить содержимое желудка в неспокойную воду.

Я откупорила банку пива, но тут меня швырнуло на нос яхты, и почти все пиво оказалось на рубашке. Раздался крик; там, где Кларк цеплялся за ограждение, мальчика не было.

Мои спутники оторопело уставились в голубую бездну: паника сковывала тело. Я быстро сбросила ботинки и куртку и прыгнула за борт.

От холода у меня перехватило дыхание. Я выплыла на поверхность, глотнула воздуха и ушла под воду, ища во мраке силуэт. «В этом богом забытом озере нет ни одной чертовой рыбины», – подумала я. Кларка я тоже не видела.

Я вынырнула и огляделась в поисках каких-нибудь следов мальчика. На палубе все жестами указывали мне плыть к носу яхты. Там я снова нырнула и наконец заметила оранжевую ветровку Кларка – с ее цветом нам явно повезло. Я ухватилась за крошечный рукав и тянула к себе, пока не смогла обхватить мальчика рукой и поднять над волнами. Он хлюпал и кашлял водой, а я гребла на спине к брошенному Шоном спасательному кругу.

Потом Шон кинул мне веревку, я обвязала ею Кларка, и команда подняла его на борт. Когда он оказался на лодке, я одним дельфиньим нырком добралась до трапа и вернулась на палубу.

Пока мы с Кларком дрожали под одеялом, Шон вел яхту к берегу. В спешке он поздно отпустил дроссель и врезался в причал – борта лодки издали звук, который владельца лодки довел бы до слез.

Эндрю, Кларк и я ехали в Реклюс на четырехместном пикапе Шона. Обогреватель работал на максимуме, и я видела, как по щекам Эндрю стекают капли пота. Однако он не сказал ни слова. Лишь осторожно поглядывал то на меня, то на Кларка.

– Ну, как вы себя чувствуете, молодой человек? – спросил Шон промокшего насквозь мальчика.

Кларк замялся, а потом сказал:

– Ме-ме-меня больше не тошнит.