Что это было? То ли наважденье
От чар луны в глухой полночный час?
То ль краткий миг внезапного прозренья,
Что раскрывает больше тайн для нас,
Чем древние оккультные ученья?
То ль просто мысль, что в плоть не облеклась,
Но, как роса траву в начале лета,
Живит рассудок, несмотря на это?
В саду под деревьями, за круглым чайным столиком, расположилась небольшая компания: миссис Симмонс и её дочь, мистер Хейлсворт с сестрой Эмили, жизнерадостной молодой особой и викарий. Жена викария тоже была приглашена, но не смогла прибыть по причине болезни.
– Это ужасный дом, просто ужасный, – жаловалась миссис Симмонс. – Я жалею, что согласилась сюда приехать! Надо было продать его.
– Я думаю, вы несколько преувеличиваете, – пробормотал викарий. Разговоры о продаже усадьбы его явно расстраивали.
– Я скорее преуменьшаю, – трагически воскликнула миссис Симмонс и поправила свою неизменную шаль. – Если бы мы знали, что этот дом настолько ветхий, мы бы не стали в нём жить. С каждым днём я всё больше убеждаюсь, что его невозможно отремонтировать.
– Мне так жаль это слышать! – искренне огорчился викарий.
– А ещё всякие странные разговоры насчёт дома и его бывшего хозяина, – миссис Симмонс понизила голос и даже оглянулась.
Чашка с чаем дрогнула в руке Лиз. Викарий посмотрел на хозяйку дома и решительно произнёс:
– Я уверен, дорогая миссис Симмонс, это всё пустые слухи. Мы же с вами просвещённые люди! Неужели вы покинете этот прекрасный старинный дом только из-за нелепых сплетен? Нам всем очень бы этого не хотелось.
– Да я вообще согласилась принять это наследство исключительно из-за Лиз, – ответила миссис Симмонс и бросила выразительный взгляд на дочь, словно ища поддержки. Но Лиз не смотрела на мать. Она рассеянно следила за полётом стрекозы над клумбой.
– Всё – таки свой дом, усадьба, это не тесная съёмная квартирка, вы меня понимаете?
Викарий энергично закивал.
– Но теперь я думаю, зря я это сделала, – вздохнула миссис Симмонс. – Это завещание, и всё с ним связанное, всё очень странное. Если не сказать больше.