Пропавшие девушки

— Ничего, — говорит она. А потом: — Мне звонил Эрик.

— Мой Эрик? — спрашиваю я и тут же упрекаю себя: он уже не мой.

— Да, — отвечает Андреа. По-моему, доброжелательным тоном. — Сказал, давно с тобой не общался.

— Ну, мы же разводимся… Не думаю, что сейчас подходящее время для общения.

— Думаю, он бы оценил периодическое доказательство того, что ты жива.

Закатываю глаза.

— Постараюсь почаще обновлять Инстаграм.

— Честно говоря, я сомневалась, отвечать ли на звонок, — добавляет она. — В смысле, надо ли мне его игнорировать? Ты не объяснила, насколько мне следует на него злиться.

— Вообще не следует, — отвечаю я, хотя мысль о праведном гневе Андреа, направленном в мою защиту, весьма соблазнительна. Но Эрик этого не заслужил. — Он не виноват.

— Дорогуша, я сама в браке, — отвечает она. — Так что мне трудно в это поверить. К тому же все говорят, измена — всего лишь симптом более серьезной проблемы.

«Симптом более серьезной проблемы», — думаю я. Или тысячи крошечных проблемок, всей правды, которую я все эти годы утаивала от него.

— Конечно, так и есть, — отвечаю я.

В отличие от Андреа я хорошо скрываю то, что может меня выдать. Если мои тайны прорываются на поверхность, это потому, что внутри у меня началось землетрясение. От такого количества энергии переворачивается весь мир.

Эрик не виноват, что я так долго скрывала от него все это. Он вошел в мою жизнь именно в то время, когда я пыталась определить, кем хочу быть вне Сатклифф-Хайтс и подальше от людей, знавших меня только как сестру Мэгги Риз. В двадцать один год Эрик был потрясающе серьезен. Изучал экономику в Северо-западном университете и вел себя как мужчина средних лет в роскошном теле игрока в лакросс из старшей школы.

И мне так нравилось, что я представляю для него загадку. Его упорядоченному разуму, казалось, было трудно разгадать меня. Он хмурился в ответ на мое безрассудство и сарказм и то, что я поцеловала его прямо во время второго свидания, а не стала ждать, пока он проводит меня домой и поцелует сам. Мне нравилось то, как я ставлю его в тупик и как далеко я от всех, кто хорошо меня знает. Проведя большую часть своей недолгой жизни в бесплодных попытках привлечь внимание родителей, я обожала находиться в центре его внимания. Так что он не виноват, что я решила — неосознанно — стать девушкой его мечты. Кем бы она ни была. Я хотела быть ею.

В конце третьего курса, устав от общежития и соседей, я переехала к нему в квартиру за пределами кампуса. Эрик был милым, разумным, умел готовить и никогда не позволял мусору заполнить корзину, прежде чем вынести ее. Я хотела выйти вместе с ним в мир. А любить настолько простую, четкую, упорядоченную, восхитительно взрослую жизнь было так легко. По тем же причинам любить Эрика тоже было легко.

Мы поженились через год после того, как я закончила университет. Купили квартиру с тремя спальнями и задним двором, где посадили помидоры. И в те первые годы я заставила себя поверить, что могу быть нормальным человеком. Я могла уменьшить Мэгги, превратить ее в примечание к своей жизни, как погибшую подругу детства Эрика. В конце концов, в нашей общей жизни было что терять. Мы покупали подержанные пластинки и без всякого повода заказывали столик в «Алини». «Среда — вот наш повод». Мы ходили на званые обеды и поражали коллег Эрика, будучи парой, которой, кажется, особенно повезло, потому что оба перебороли нечто страшное. Моя история превратилась в материал для бесед на коктейльных вечеринках. Мы получили сезонный пропуск на фестиваль «Равиния» и каждый год ходили на все концерты, будь то Чикагский симфонический оркестр или группы, исполнявшие каверы на хиты семидесятых. Сидели на траве и пили дешевое вино, а вокруг горели свечи с ароматом цитронеллы. Эрик познакомил Андреа со своей бывшей девушкой, а ныне просто подругой — очаровательным дизайнером по имени Триш, — и на следующий год они уже жили вместе. Эрик намекал, что нам пора подумать о детях, а я делала вид, что всем довольна.

В те годы мне приходилось заставлять себя не думать о сестре. Прилагать для этого физические усилия. Я мотала себе нервы. Рвала кожу на больших пальцах, зарабатывала стрессовые переломы от перетренированности, а по ночам глотала таблетки от страха перед непрекращающимися кошмарами. Я широко улыбалась, когда его коллеги спрашивали меня, чем я занимаюсь, как будто все это притворство не было моей настоящей работой. Пыталась скрыть тот факт, что под личиной женщины, на которой женился Эрик, оставалась дрожащая оболочка из кости, женщина, немигающим взглядом смотревшая на один-единственный миг в прошлом. Она не могла спать, не смогла успокоиться. И для того, чтобы она всплыла на поверхность, потребовалось лишь тело в морге.

Мы с Андреа приезжаем в больницу в сумерках, когда вокруг нас вспыхивают натриевые огни уличных фонарей. «Масонский медицинский центр Иллинойса», внушительное кирпичное здание рядом с платформами станции Веллингтон по линии «L». Именно в этой больнице, около стоянки машин «скорой помощи», оставили труп Неизвестной с героином и антифризом в венах. В ночь, похожую на эту, скорее всего. С той минуты все в моей жизни начало трещать по швам.

Спрашиваем про Аву в регистратуре, через двойные двери выходит скучающий охранник, который отводит нас в небольшую комнату отдыха персонала. Тут всего пара диванов, стол, небольшая кухонька с промышленными кофе-машинами на стойке и пара мерцающих автоматов с едой. Когда мы входим, с одного из диванов поднимается Ава, и я представляю их с Андреа друг другу.