После ареста Колина тон постов Дилана изменился. Внезапно на первый план вышла необходимость привлечь убийцу Сары к ответственности. Сохранить ее память. Я завидую этой перемене. Какая роскошь — найти, куда направлять свой гнев. Какое облегчение — верить, что справедливость возможна.
Прочесываю комментарии, читаю каждое слово каждого поста. Все-таки это случилось в две тысячи двенадцатом. Еще до того, как взрослые люди поверили, что социальные сети могут что-то изменить, до того, как в новостях начали обсуждать краудфандинг, доксинг, русских ботов и инфлюэнсеров. Сомневаюсь, что сотрудники правоохранительных органов проводили в сетях много времени, если вообще туда заглядывали. Поэтому сомневаюсь, что они заметили комментарий человека, который видел девушку, по описанию похожую на Сару, в баре, где она искала своих друзей. Или комментарий о девушке, замеченной в нескольких кварталах от квартиры Сары, только на ней было платье, а не джинсы. Или рассказ о серебристом «седане», свернувшем в ЛаБаг-Вудс с Фостер-авеню, несмотря на то, что немногие отважатся пойти в лес после наступления темноты. Пока читаю все эти комментарии, жую пустоту и пью «Отвертку» на полу гостиной. У меня болят зубы. Болит вся челюсть. Полицейские видели хоть что-то из этого? Они хоть знают о существовании этих зацепок?
И тут мне в голову приходит новая идея: возможно, Дилан Джейкобс вообще ничего не знает о волосе в ванной Сары. Эту улику обнаружили только после вынесения приговора Колину, и, вполне вероятно, Дилана никто не спрашивал о том, кто мог бы на той неделе принимать душ в квартире Сары Кетчум. Сосед Сары может оказаться ключом к разгадке всей тайны, а он об этом, наверное, даже не подозревает.
Найти Дилана несложно. Хотя его аккаунты на Фейсбуке и Инстаграме закрыты, ЛинкдИн помогает восполнить пробелы. После смерти Сары он поступил на юрфак в Чикаго-Кент, судя по всему, чтобы стать прокурором. Об этом он сообщил в посте на странице Сары в Фейсбуке, когда его приняли. Сказал ей, что хочет защитить очередную беззащитную девушку, отправить преступников за решетку. Честно говоря, это напомнило мне Аву. Причину, по которой она выбрала неотложную медицину, хотя другой путь был бы проще или, по крайней мере, сделал бы счастливее Теда. Когда переживаешь подобное насилие — как то, что произошло с Сарой, — это может стать частью твоей ДНК. Может превратиться в зерно чего-то иного, совершенно другого стиля жизни. Возможно, именно это мы с Авой разглядели друг в друге. Темные соцветия, которые распустились внутри нас благодаря тому, как близко мы подошли к подобному насилию и все же выбрались. Живыми, пусть и ранеными.
Впрочем, праведные мысли Дилана, видимо, не пережили второй курс юрфака. Если верить его аккаунту на ЛинкдИн, после окончания колледжа он устроился на работу в «Уоллер Гудман», юридическую фирму в Милуоки. На сайте фирмы нахожу адрес его электронной почты и начинаю сочинять письмо. Все как обычно: говорю, что я борец за права жертв, работаю над подкастом о насилии над женщинами в Нортсайде. Спрашиваю, нельзя ли мне обсудить с ним Сару. Отправляю письмо и через несколько минут получаю ответ.
Помедлив секунду, пересылаю имейл этому «Грего», кем бы он ни был, и спрашиваю, нельзя ли мне получить новый адрес Дилана или любые действующие контактные данные. В конце концов, это своего рода незаконченное юридическое дело. В голове у меня расстилается туман из-за водки, мысли кружатся, словно подхваченная ветром листва.
Испуганно вздрагиваю, когда в полумраке гостиной загорается дисплей мобильного телефона. Поначалу решаю не глядя сбросить звонок, поскольку в голову приходит только один человек, который мог бы звонить мне так поздно: тот, кто оставляет мне долгие, безмолвные голосовые сообщения. Тот, кому нравится, что я слушаю его дыхание на том конце провода, как будто самому ему не нужно ничего, кроме как послушать мою запись на автоответчике. Но нет, возле имени на экране стоит фотография. Селфи, которое мы с Эриком сделали на мосту на Мичиган-авеню, где розовые отсветы заката освещали здания позади нас.
Знаю, что не стоит отвечать. Потому что на столе в кухне у меня валяются хреновы бумаги по разводу, которые я так и не просмотрела. Потому что я не в том состоянии, чтобы сейчас говорить с Эриком. Уже далеко за полночь, а я пью уже третий бокал. Но почему-то именно оттого, что я сижу одна на полу в гостиной, пью водку и читаю комментарии на Фейсбуке мертвой девушки, мне хочется с ним поговорить. Потому что я пока так и не поборола привычку нуждаться в Эрике, когда мне одиноко. Касаюсь экрана, принимая звонок, прежде чем он перейдет на автоответчик.
— Привет.
Слышу звук едва заметного движения на том конце линии, как будто он выпрямляется. Наверняка он не рассчитывал, что я возьму трубку.
— Привет, — говорит он. — Извини, я думал, попаду на автоответчик.
— Да? — спрашиваю я. — Ну, можешь сказать мне то, что хотел, напрямую.
Не знаю, что нам теперь позволено. Не знаю, кто мы. Люди, которые знали друг друга,
Некоторое время Эрик молчит, и я тут же вспоминаю о неопределяющемся номере в голосовых сообщениях, полных мертвого воздуха. Но нет, Эрик знает, как сильно это бы меня напугало. Как бы я его ни ранила, Эрик никогда не ответил бы подобной жестокостью.
— Не уверен, что знаю, если честно, — говорит он. Он выпил. Это слышится в некой развязности его речи. Возможно, то же самое он слышит в моем голосе. — Я недавно говорил с Андреа.
— Ага, — быстро говорю я, потому что чувствую необходимость заявить права на верность Андреа, доказать, что она не сообщает Эрику ничего того, что не могла бы сообщить мне. — Она сказала, что ты звонил.
— Она рассказала мне про следующий сезон вашего подкаста.
Он пытается что-то выяснить. Это ясно по тому, как он что-то говорит и замолкает, как будто задал вопрос. Эта привычка появилась у него, когда распадался наш брак. Он часто повторял то, что я ему говорила, как будто слова утратили смысл. Например:
— Ага, — отвечаю я.
ebooksa