Мимикрия жизни

Я понимала, что, кроме здорового сна, ничто другое, в том числе и мой чай, его не спасет, но его взгляд был таким!..

Чай Виталий пил размеренно, маленькими глотками, как бы растягивая моменты блаженства. Выпив, еще раз поблагодарил, и мы отправились к эксперту.

Першина мы застали за его обычным делом: препарировал очередной труп. Я никогда не была любительницей таких зрелищ и потому Першина по месту его работы навещала редко, предпочитая общаться с ним по телефону, а непосредственно заключения по своим делам поручала забрать кому-нибудь с оказией. Будучи редкой гостьей в епархии Першина, я не ориентировалась в топографии нелюбимой местности, поэтому попросила Виталия взять роль путеводителя на себя. Плутая по коридорным лабиринтам морга, я шла впереди, а Виталий за мной, попеременно указывая мне: «Направо… налево…», когда мы дошли до нужной двери и, открыв ее, Виталий легко подтолкнул меня сзади. Увидев, что мы вошли в прозекторскую, а не в служебный кабинет Першина, а также, увидев самого Першина, который ловко расправлялся с каким-то трупом, я поняла, что смогу выдержать это зрелище, как и в студенческие времена практических занятий по судебной медицине, максимум, пять минут.

Першин же, увидев меня, и особенно – выражение моего лица, несказанно обрадовался:

– Кого я вижу!.. Не любите Вы нас, Анна Павловна, а ведь по должности обязаны присутствовать, когда я Ваших жмуриков режу. А Вы так редко у нас бываете!.. Я ведь и докладную могу Вашему руководству накатать, – Першин говорил шутливо, но даже реальная угроза не могла меня сейчас испугать.

Я резко повернулась, намереваясь выйти, и уткнулась лицом в грудь Виталия. С момента, как мы вошли, он продолжал стоять за моей спиной. Вымолвить я смогла только одно слово:

– Пусти!

Сказала я это таким тоном, что Виталий не стал меня уговаривать остаться и, быстро посторонившись, даже открыл мне дверь. Я услышала раздавшийся мне вслед заливистый смех Першина и, подгоняемая им, помчалась по коридорам, не разбирая дороги, к выходу, на улицу, на воздух. Не знаю, как мне это удалось, но дорогу я угадала правильно и вскоре оказалась в объятиях свежего весеннего воздуха. Как все-таки прекрасна природа, куда мы приходим, рождаясь, и как страшно то, что связано со смертью…

Я переводила дух, когда услышала шаги за спиной, а вскоре и голос Виталия:

– Что с тобой?

– Я не могу присутствовать при этом… – силилась я подобрать подходящее случаю слово, но так и не смогла, – и никогда не присутствую…

– Не может быть, – удивился Виталий, – все следователи обязаны…

Я перебила его:

– Знаю, что обязаны, а я не могу и не буду… Даже под угрозой увольнения.

– Сколько с тобой работаю, а не подозревал об этой твоей слабости… – продолжал удивляться Виталий. – Послушай, а как же трупы на месте преступления? Ты всегда их спокойно осматриваешь, если надо – переворачиваешь, все раны, на них обнаруженные, детально описываешь… Что-то я не пойму…

– Я сама не понимаю… Но для меня место преступления – это одно, а епархия Першина – другое. Как говорят в Одессе, две большие разницы. Место преступления – это для меня место работы, а морг – здесь я наблюдатель. Со студенчества в себе этот страх перебороть не могу. Знаешь, я ведь вообще-то сильная… С первого курса, помню, чтобы никто не посмел усомниться во мне, все силу характера демонстрировала… И там, где надо было, и там, где не стоило… Да только, кто ж в том возрасте знает эту границу… Потому меня на курсе все и считали безупречно сильной, а потом вдруг в морге на практическом по судебной медицине я, единственная из всех, и на глазах у всех чуть в обморок не свалилась, пришлось срочно меня выводить на улицу и в чувство приводить! Представляешь, все выдержали, не только ребята, но и девчонки, все до единой, кроме меня… Так с тех пор и не могу ничего поделать с собой. А недавно прочла в одной книжке, что это… «неспособность заглянуть в лицо смерти». Может быть, автор прав?..

Виталий не стал комментировать ни мои, ни чужие слова, а легко привлек меня к себе и стал гладить по плечам, по спине, по волосам, приговаривая, что у каждого свои заморочки. Вот он, например, не терпит осматривать мусорные баки и ведра. Сейчас-то ладно, подчиненным поручает, а на первых порах, когда зеленым был, то самому приходилось. Так его от этого воротило так, что потом неделю отойти не мог…

С каждым его словом мне становилось легче. Что бы про него не говорили недоброжелатели, но надо отдать ему должное, он умел вовремя подставить тебе свое плечо и, не унижая, привести тебя в чувство.

Нежно отстранив меня, он спросил участливо:

– Ну, как ты? Полегче?..