Книга Иуды

Но Бен-Акиба заглушил его слова своим криком:

– Лжешь, лжешь ты, потому что и Он – лжец. Кроткий, любящий… Бог-Отец… Я не называю своего Бога Отцом, а зову Его Владыкой и Господином, но мой Бог добрее Его Бога, Он не хочет унизить, уничтожить и предать на позор Свой избранный народ. Он не преследует людей как Свою добычу. Он не требует от них невозможного. Он знает, что они слабы, и довольствуется принесением жертв и точным выполнением Закона. Он благословляет их не нищетой, а богатством, не одиночеством, а многочадием. Он – Бог любви, настоящей любви, от которой зажигаются очаги и зачинаются дети… А Его Бог? Не Бог жизни, а Бог смерти! Не Бог мира, а Бог исступления! Бог нищеты и страданий! Он хочет разметать домашние кровы. Он делает людей нищими, бездомными бродягами. Он хочет убить в них гордость и мужество, чтобы они стали рабами, молчали и покорствовали бы, когда их бьют по лицу… Он грозил неслыханными бедствиями Иудее и обещал гибель мира… Даже Своим избранникам Он предрекает позор и муки… Ты говоришь, что Он исцеляет больных и воскрешает мертвых. Я не верю, ты слышишь, я не верю этой басне о воскрешении. Но пусть даже Он вернул какой-то вдове ее сына с погребального одра, зато сколько матерей Он лишил их детей, увлекши их за Собой и внеся раздор в семью, где царил покой. И разве не обесчадил Он Свою Мать и не покинул Свой дом и Своих сестер и братьев… Он освобождает бесноватых… Но разве Сам Он не бесноватый, и разве не вселил Он легион бесов во всех, кто теперь идет за Ним шаг за шагом, отказываясь от счастья и жизни. Он не человеколюбец, а человеконенавистник. Его Бог – Веельзевул, князь бесовский. И это его именем и его силой Он творит Свои чудодейства.

– Я говорю тебе, старик, что ты ничего не знаешь и потому безумствуешь. Тому, кто оставил ради Него свои жилища, Он обещает сотни кровов, тому, кто оставит мать – сотни матерей, и тому, кто оставит отца – сотни отцов.

– Сотни отцов! И это говорит сын Симона, покойного Симона, который любил своего ребенка как свою душу. Сотни отцов! Кто смеет сказать такое слово? Разве не тот твой отец, кто тебя носил в себе, как часть своей плоти? Разве не кощунство называть этим священным именем того, кого первым встретил ты на дороге. Нет, так может говорить только тот, кто сам никогда не был отцом и кто не рожден от человека. Недаром про Него говорят, что у Него нет на земле отца. Я знаю, кто Его отец. Его Отец тот, кого Он проповедует нам как Бога. Его отец – дьявол.

Иуда уже не слушал дальше. Зажав уши и закрыв лицо ладонями, он хотел бежать, но Бен-Акиба схватил его за рукав, отводя его руки от глаз, приблизил к его лицу свое, ставшее вдруг из яростного сладострастным.

– А скажи, – почти прошипел он, – скажи, тому, кто оставил свою жену, ведь Учитель не обещал сто жен…

Но вместо ответа Иуда толкнул его в грудь с такой силой, что он полетел на землю, богохульствуя и проклиная.

С тех пор Учитель стал казаться Иуде более строгим и требовательным, чем раньше. Не то чтобы Он стал строже к Иуде, нет, но вообще к людям. А может быть, это Иуде показалось или он заметил то, чего не замечал раньше.

Ему вспоминается один случай. Это было в Галилее. Они проходили по селению и, когда приблизились к одному дому, оттуда услышали похоронные причитания и плач. Невдалеке от дома стояли двое. Один – еще юноша – был очень печален. Его звали Ионафан. Он часто бывал в толпе, слушавшей Учителя, и Иуда видел, как горели тогда его глаза. Но старый отец Ионафана, кажется, недолюбливал Учителя и препятствовал сыну сделаться Его постоянным учеником. Но почему он теперь плачет? Что значат эти погребальные звуки? Уж не умер ли его отец, и оттого он так печален?

Когда они приблизились, Учитель подошел к Ионафану и, посмотрев на него так, как Он только один умеет смотреть, сказал: «Следуй за Мной».

Ионафан весь просветлел от радости, сразу затопившей его горе. Он наклонился и поцеловал у Учителя край одежды. «Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего». Но Учитель отвечал спокойно и властно: «Иди за Мной и предоставь мертвым погребать своих мертвецов». На мгновенье словно складки какой-то борьбы и усилия легли на лицо Ионафана… На лицах тех, кто был около Учителя, Иуда часто видел эту складку. Иногда она не сходила много дней, изменяя лицо человека. Она как будто знаменовала собой назревавшую решимость. Или человек пойдет за

Учителем по городам, и тогда расправится складка, озарив лицо лучами радости, или он уйдет совсем прочь. И тогда надолго, может быть навсегда, на нем будет лежать и от него падать какая-то новая, сгустившаяся тень.

Но Ионафан колебался недолго. Через минуту он присоединился к их толпе и шел с ними дальше… А за спиной раздавались жалобные погребальные причитания над мертвым отцом, оставленным сыном.

Он вспоминает случай с другим юношей, с тем богатым, который приехал к Учителю и привез с собой, кажется, целый караван сокровищ. Он лежал у ног Учителя и спрашивал Его о путях жизни вечной. Но Учитель отвечал на этот раз простой ссылкой на закон Моисеев. А когда юноша, волнуясь и почти плача, говорил, что это он знает с юности и ищет чего-то другого, более высокого и совершенного, глаза Учителя стали особенно ласковыми и любящими. Он молчал. Он как будто задерживал ответ, точно готовился сказать что-то, от чего вопрошающему будет очень больно, и медлил причинить эту боль. «Одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах. И приходи, последуй за Мной, взяв крест свой».

Так наконец отвечал Он. И все сразу тогда поняли ответ. Всем было ясно, что юноша не пожалеет своих сокровищ. Конечно, щедрой рукой готов он раздавать нищим и бедным. Но Учитель сказал: «Всё».

Это значит: завтра же он должен сбросить с себя богатые одежды и надеть такой же, как на них, простой хитон, оставить свой дом и с посохом переходить из города в город, стать бездомным и нищим, питаться подаяниями и получать кров по милости… Всё… И это «всё» была его жизнь, кровь его предков и его собственная, еще кипящая, юношеская кровь. И он стоял перед Учителем бледный, со знакомой

Иуде складкой на лице. А потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел прочь. Все были охвачены ужасом. А Учитель смотрел вслед уходящему долгим и грустным взором.

Они шли по дороге: Учитель и ближайшие ученики. На краю дороги, в нескольких шагах, стоял маленький домик. На пороге сидел еще не старый чернобородый еврей, занятый каким-то ремеслом. Рядом высокая смуглая женщина с обнаженными выше локтей руками склонилась над скамьей, где были разложены овощи. А на дороге пред ними на желтом песке маленький ребенок, девочка с длинными вьющимися волосами, играл, перебирая камешки.

Учитель шел впереди и почти поравнялся с нею. Тогда она, поднявшись на маленькие, еще нетвердо ступающие ножки, побежала к Нему навстречу, показывая Ему свои камешки и что-то доверчиво рассказывая.

Учитель остановился и низко наклонился к девочке. Его лицо было нежно, но Он не улыбался. И тем удивительнее была эта внимательная серьезность, с которой этот взрослый Человек, этот Великий Человек, Тот, Кто говорил о Себе – Сын Божий, «от начала Сущий», приклонился почти до земли, чтобы лучше расслышать и понять лепет этого тянущегося к Нему ребенка.