Наконец, Он прямо требует от них, кто идет за Ним, чтобы они возненавидели своих отцов, матерей, жен, детей и, главное, и самое страшное, самую жизнь свою.
И Иуда знает, что требование это – не просто слова, потому что Учитель никогда не говорит только для того, чтобы говорить, и все слушающие знают, что каждое слово Его должно стать делом и в Его, и в их жизни. И оттого каждое слово звучит радостно и страшно…
И чем утонченнее и духовнее понимает Иуда эти слова о ненависти, тем страшнее они ему кажутся.
Иуда наблюдал за лицом Учителя. Выражение Его менялось, Иуда видел Его строгим, спокойным, внимательным, грустным, нежным, задумчивым, страшным, гневным, видел, как по нему текли слезы…
Но никогда, никогда не видел Иуда Учителя смеющимся. И даже никогда не замечал улыбки у краев прекрасных, тонких, ярко очерченных губ.
Иуда понял, что не он один где-то в самой своей сокровенной глубине изменился в своем отношении к Учителю.
Он увидел, что многие, кто шел за Учителем, теперь уже не ходят, другие, прежде такие восторженные, отдавшиеся Учителю сполна, хотя и по-прежнему сочувственны и даже благоговейны, но гораздо сдержаннее, осторожнее, точно боятся восторгаться и боятся не кого-нибудь извне, а боятся как будто самих себя.
Иуда любит посещать вместе с Учителем дома, в которые их приглашают. Ему нравится этот розовый ясный свет, который Учитель вносит с Собой в каждую горницу и от которого все кругом загорается и розовеет.
Его волнуют и бесконечно трогают эти восторженно-умиленные лица растерявшихся от радости хозяев, эти простые слова и эта простая вера…
Иуда любит заходить в эти дома, где он побывал с Учителем, потом наедине.
Посещение Учителем всегда остается незабвенным и неизгладимым. Но различно Его влияние на различные человеческие души.
Для одних воспоминание о посещении становится источником непрекращающейся радости. Что-то меняется в их душе, в их жизни, в самом их доме. Как будто что-то большое и светлое родилось в них в этот день, и с каждым шагом это что-то все растет и ширится, заполняет жизнь, как разлитое ароматное миро.
Ну а с другими бывает все иначе. Они как будто не любят даже вспоминать о дне посещения, хотя иногда отзываются и хорошо об Учителе… Кажется, и для них этот день был не случайным. Но это – день, когда что-то не родилось, а умерло в их жизни. Они что-то навеки потеряли в своем старом мире и в своем старом покое, но все-таки не хотят с ним проститься. И розовый свет посещения стал в них и вокруг них густою, непрозрачною тенью.
Иуде кажется, что в отношении к Учителю есть какая-то роковая черта. До этой черты все обыкновенно идут общим путем, а здесь, у этой черты, расходятся. За ней как будто начинается то сокровенное, что носит Учитель в самой глубине Своего сердца, за ней лежит совершенный дар, уготованный Им для мира и человека.
Но чтобы перейти эту черту, надо что-то отложить от себя, снять какие-то покровы, обнажиться. И покровы-то, кажется, ветхие, но они плотно пристали к коже, и, отдирая их, пожалуй, кусками будешь отдирать мясо.
Или иначе приходящий к этой черте точно стоит у берега прозрачной, светлой реки в палящий полдень. Тому, кто не привык плавать, войти в воду страшно. Холодом охватит все тело, будешь задыхаться и будет казаться, что тонешь.
Ну а если поплывешь, какая прохлада, какая благодать.
Когда люди у этой черты – это самый страшный миг их жизни.
Тогда ложится на их лица та знакомая складка. И никогда, никогда она не исчезнет с лица бесследно: или радость – или тоска, или свет – или мрак от нее на всю жизнь…
Может, лучше совсем никогда не подходить к этой черте…
ebooksa