В пятницу вечером поехал с Обольяниновым к Мейеру и провел там в обществе всех гверезнинских обитателей два дни из разряда тех милых дней, которые для меня составляют особую гдовскую прелесть. Мы примирили враждовавших соседей, и к нашему обществу еще присоединился Эллиот, приехавший в отпуск. Мы все условились последние дни моего пребывания в деревне провести друг у друга, тем более что 15 сентября будет последним днем отдыха и для Льва Николаевича. Трудно определить, в чем именно состоит приятность дней моих в Гверезне, а между тем эти дни, не взирая на их великую простоту, составляют светлые точки в моей жизни. И место мне нравится, и дом тоже, и люди мне по вкусу, и музыка как-то приходится по сердцу, и беседы веселы. Чувствуя, что любим всеми, сам всех любишь. От этих дней далеко до афинских наших вечеров в Спасском, вечеров, обильных умственною гастрономиею и поистине единственных во всей России, но все хорошо и все привлекательно в своем роде. И сколько я ел эти дни!
Вчера, воротясь домой по скверной дороге, пообедав и выспавшись, весь вечер посвятил на чтение Шекспирова «King John»[901]. Три часа пролетели с быстротою, большую часть драмы я подчеркнул. Это торжество Шекспирова
2-го сентября донеслось к нам с необычайной быстротой тяжкое известие о взятии Севастополя[902]. Описывать моих ощущений не беруся. Может быть, через много лет, глядя на эти листы дневника, вспомню я то, что я передумал, перечувствовал и
Нельзя сказать, чтоб последние дни моей вилледжиатуры[904] проходили очень интересно: ветер завывает, небо пасмурно, и, вообще, до сих пор, за исключением одного вечера, осень является в самых суровых красках. Уединение мое, сперва сделавшееся было крайне подлым от гнусной зубной и головной боли, впоследствии было украшено получением разных писем, и на один день приездом Мейера, Трефорта, Эллиота и моей очаровательницы Катерины Петровны Т. В этот день Мейер покрыл себя бессмертною славою, ухаживая за сей милой особой и на прощанье с чувством поцеловав у ней руку. Но никто из вышепрописанных персон не ночевал, так что длинный сентябрьский вечер мне пришлось провести с книгою. Читаю довольно много, перечитываю «Tales of the Hall»[905] Крабба, драмы Шекспира и по клочкам Рабле. Кончил вторую часть Записок Гёте и удовлетворен ею чрезвычайно. «Путешествие в Италию» очень хорошо, но «Кампания во Франции» еще лучше. Это сок занимательности, и за подобные сочинения не возьму я ста томов новейшего изделия. Все более и более убеждаюсь я, что Гёте — умственный Наполеон наших дней, изучение его жизни есть целая благотворная наука. Жаль, что у нас совсем бросили немецкую словесность: мастерская и подробная книга о жизни Гёте была бы для нас всех манною, трудом распренаиполезнейшим! Я предлагал Васиньке Боткину заняться подобным трудом, но вотще. Зимой стану раззадоривать Тургенева на подобную работу, но он по складу своей натуры недостаточно проникнется
Прочел вчера «King Henry VIII»[906] и, дивясь Шекспиру как поэту-историку, не остался вполне доволен ходом пиесы. Джонсон прав, дивясь характеру Королевы Катерины, но в драме есть многое и кроме этого персонажа. Кардинал Вольсей хорош и Анна Болейн недурна, хотя ей немного дано действовать. Пророчество Кранмера о Елисавете весьма поэтично, — такая лесть может выходить только из сердца.
Наша литературная колония опять собралась в Петербурге, исполненная дружелюбия и веселости, несмотря на грустное время. Занятия пошли обычным чередом, и колеса жизни, как говорил покойный Милютин, смазываются исправно. Третьего дни я, Панаев, Ребиндер и Языков обедали у Струговщикова, после обеда происходило чтение хозяйских стихов, прерываемое циническим смехом двух сатиров — Языкова и Пан<аева>. «Странные стихи я слышу», — говорил Языков и тут же по поводу стихотворения из Гейне, где описывалась дева у колодца[907], сочинил двустишие:
Его же двустишие:
Вечер заключен был у брата, в воспоминание пятилетия его свадьбы. Видел С. А. Семевскую, ее мужа, М. И. Крылову и ее рыжеватого сына. Узнал о смерти милой, очаровательной болтуньи, красавицы Варвары Алексеевны, которой и я, и многие мне близкие люди обязаны столькими светлыми часами веселости и дружбы. Я не был никогда в нее влюблен, но мне радостно было глядеть на нее.
26-го октября проведено в разъездах и увеселениях. Утром был у Ребиндера Н. Р., которого ужасно люблю. Познакомился с его женою. Обедал у Некрасова с Тургеневым и Боткиным. Вечером облачился во фрак и отправился на вечер к О. Народу собралось человек шестьдесят, дочери хозяина очень милы, были и другие хорошенькие девчоночки. С удовольствием взирал на танцующее юношество. Видел Гаевского, Андреаса, кн. Одоевского, Пецольта, Мана, Лиз<авету> Як<овлевну>, Данилевского, Василька Гебгарда. Не ужинал, лег спать с насморком и щекотанием в горле.
Для памяти запишем события с 10 сент<ября> по сие время.
Выехал из деревни 12-го с<ентября> с первым морозом. Ночевал у Мейера, а утром застал его на охоте. Обедали у Трефорта, дружески беседовали, — конечно, Севастополь составлял главнейший предмет разговоров. Л. Н. Обольянинов обрадовал нас, приехавши проститься вечером, Мейер оставил его ночевать. Жаль мне было наутро покинуть этих добрых людей и проститься с ними на год. Но приапизм меня одолевал.
Погода была сносная и переезд до Нарвы не очень утомителен. Но думать в дороге о чем-нибудь дельном я не в силах. Приехал в Нарву без головной боли и очень был тому рад. Долог оказался дождливый вечер. Читал газеты в кондитерской.
Я предчувствовал, что переезд до П<етер>бурга не будет интересен, так и сбылось. Со мной сидели две госпожи зрелых лет, одна из них с прегадким малиновым румянцем, не только на щеках, но на лбу и на подбородке. В Ямбурге видел некоего глупого юношу, убежденного в том, что на него нападали разбойники. Сидеть было просторно, хотя ночью вторгнулись в кареты полупьяные господа — какой-то мальчишка и чиновник Военного министерства в дубленке; чиновник издавал запах водки. Ночную беседу их я слушал не без любопытства. Ехал еще со мной молодой человек Шиц, из нашего уезда. Между Кипенью и Стрельной лошади сбили и ушибли форейтора, мы брели несколько времени по скверной грязи. Но наконец путешествие кончилось, как кончается все на свете.
День провел я в поездке по доннам, обедал у Григория, узнал всевозможные новости, вечером же, кажется, был у Жуковских, но Надежды Дмитриевны не видал. Она тоже в интересном положении. Беседовал с А. Д. и услаждался новостями, в которых, правду сказать, не было ничего сладкого.
В пятницу был на довольно безобразном ужине у Тургенева по случаю его рождения. Ужинала обычная наша компания, с прибавлением Гончарова, Михайлова и Писемского. Тургенев пел, городил идеальные речи, рассказывал, что жаждет любви, и вообще вел себя как немец-студент, загулявший
Дни стоят серейшие и печальнейшие — привык я к прелестям пет<ербург>ского климата, но такой осени я не запомню. Кашель и насморки у меня не прекращаются почти что с приезда в город, но духом я бодр и вовсе не падаю. До сих пор метеорологические причины на меня не действуют нисколько. Если б мне удалось вставать поранее и водворить порядок в своих занятиях, я бы был очень доволен, а то вот уж две недели, как не могу кончить «Ньюкомов». Теннисона тоже читаю лениво, странный писатель Теннисон!
В субботу вечер провел у Т<ургене>вых. Милое и ласковое личико Ольги Александровны я созерцал с увеличивающимся удовольствием. Странно судьба играет людьми, и от странных причин зависит будущность человека. Я бы мог иметь шанс на величайшее благо жизни, если б в этом редком и чистом существе имелось нечто, способное возбудить меня к привязанности физической. Счастлив будет человек, которому в жизненной лотерее достанется le gros lot[909] с именем О. А. А я все это знаю и даже не могу думать о том, чтобы брать билет в эту лотерею. Дурняшки мне нравились, а эта привлекательная женщина ничего не говорит моему телу. Я ее люблю как сестру, и, кажется, это чувство всегда останется в одном положении.
ebooksa