Во вторник было несколько гостей поутру, и помеха в работе. М. К. Кл<именко> с дочерью, довольно миленькою. В. Н. Семевский. Весьма ерыжен В. Н. Семевский! Обедал у Некрасова с Каменским, Тург<еневым>, Толстым и Языковым. Толстой занемог и остается в Петербурге, болезнь его внушает нам опасения за него и за одну юную особу. После обеда мы с Языковым дремали, остальной народ играл в карты. По беспутству Тургенева, совсем отуманенного Надей, мы не могли ехать к Марье Ал<ександро>вне, Тургеневых (где хотели провести вечер) не застали, и день мой я кончил у Григория, с Софьей Николаевной, Болотовым и прочими.
Вчера поутру работал и, кажется, хорошо. Мне удалось поймать за хвост сущность таланта в Гончарове — статья будет ему полезна, как я думаю. До обеда никого не видал у себя и сам никуда не ездил. До 4 часов выехал, думал покупать теплые перчатки, но не нашел себе на руку. К Тургеневу, и обедал у него с Надей, Толстым и Долгоруким, после явились Фредро, довольно милый юродивый, и Иславин, менее мне полюбившийся. Пели, врали, слушали рассказы о Севастополе и засиделись до полночи. Надя очень мила, но мало меня возбуждает. В субботу она дает нам вечер.
Утром в четверг встал ранее, а около 10 часов уже был за работою. Написал, однако, не очень много (о фламандских художниках по поводу Гончарова[933]). Потом читал «Athenaeum Francais», журнал недурной, но отчасти бесхарактерный. Обедал дома и отсыпался за прошлые дни. Вечер у Краевского, и игра на бильярде. Народу было мало. Слышал, что по цензуре большие преобразования и что Гончаров поступает в цензора. Одному из первых русских писателей не следовало бы брать должности такого рода. Я не считаю ее позорною, но, во-первых, она отбивает время у литератора, а во-вторых, не нравится общественному мнению, а в-третьих, ... в-третьих то, что писателю не следует быть цензором[934].
Бурдин, или Bourdin, сообщал подробности о юбилее Щепкину. Приятно было их слышать от очевидца, хотя я давно заметил, что актеры — с их пафосом и амфазом[935] — прегадкие рассказчики. И что за глупая рожа у Бурдина. Зубров мне несравненно более нравится, — в его фигуре есть нечто тихое, умное и упорное, говорит он мало и не лезет в глаза подобно мухе.
В пятницу был обед в Шахматном клубе[936], — первый опыт литературных обедов и вечеров. До половины пятого, начиная с трех, я скитался по своей комнате, пробовал работать при свечах. Было скучно, не могу я примениться к поздним обедам. Наконец, по великому морозу, заехав к Краевскому в контору, там посидел и с ним вместе двинулся в клуб. Народу было еще мало, мы осмотрели помещение. Могло бы быть лучше и удобнее, но недурно. Мало мягкой мебели, и все бедновато. За обед съехалось много наших — Панаев, Гончаров, Полонский, Тургенев, Толстой, Долгорукий и Языков, одним из первых, чего и надо было ожидать. Присутствие новых гостей в клубе, по-видимому, было приятно его членам и старшинам. Я сидел между Дудышкиным и Андреасом, против меня Толстой, Иславин, Одоевский и Заблоцкий. Краснокутский привез известие о взятии Карса[937]. Обедать сели позже пяти, обед ничего, хотя мог быть вкуснее. Познакомился с Посиетом, спутником Гончарова во время плавания. Выпили шампанского. После обеда читали описание юбилея Щепкину, привезенное Краевским. Баллотировали Каменского, Гр. Дружинина, Лоде и еще кого-то, — вероятно, все выбраны благополучно. Потом я играл в бильярд с Языковым, Панаевым и певцом Петровым. Вечер кончил у Лизаветы Николаевны, где были Панаевы, Софья Ивановна, Стасовы и, вдобавок, большая скука. Голова моя разболелась, так что я едва живой доехал до дома и уснул мертвейшим сном. В субботу же день прошел тише и спокойнее. Работал нехудо, потом, думая обедать у Григория, вместо того попал к Тургеневу. Обедал еще бородатый Ваксель, а после обеда Толстой читал очень хорошие главы из своей «Юности». Лиза приезжала с билетами на бал в четверг. Вечером я свез Толстого к А. М. Тургеневу, и до половины первого мы предавались тихой беседе.
Утром происходила пушечная пальба вследствие взятия Карса. День провел уединенно, вечером ездил к Ж<уковой> и, не застав ее, сперва побыл у Тургенева, а потом кончил день у Марьи Львовны. Тургенев заставил посмотреть на свой чирей, принимаемый им за карбункул, а Толстой представил мне мальчика-поэта Апухтина, из училища правоведения. Дал брату Григорью билет на обед Тотлебену.
Был на обеде вышесказанном, то есть не знал, что делать с 3 до 5, а от 5 до 7 сидел за столом и ел прескверно. Нераспорядительность прислуги, скудость провианта, теснота и безобразие были беспредельны. Но все-таки я доволен, ибо видел многое и слышал многое. Видел разных героев — Тотлебена, Васильчикова, Шварца, Жерве и других. Физиогномия Тотлебена мне весьма понравилась, хотя в ней есть кое-что общегенеральное — портрет Тимма, идеальный и изящный, не похож вовсе. Броневский говорил мою речь, verbatum[938], зато Одоевский был <...>, глуп, пускал нелепые цветы красноречия и даже упомянул о том, что «враги утучнили своею кровию и без того плодоносный Крым». Майков читал славные стихи[939], — их я слышал еще поутру у Некрасова. Они удались отлично. Были еще другие речи, большей частью глупые, — кроме речи Карпова, уже после обеда. Тотлебена качали, а химик Якоби чуть ли не подрался с каким-то уланом. Народу знакомого был миллион — Каменский, Жуковский <Вл.>, Граве, Ольховский, Заблоцкий, Дудышкин, Михайлов, Долгорукий, Серапин, Эвальд, Познанский, Краевский, Полонский, Майков, Ковалевский, Языков, Панаев, Иславин, не упоминаю о шапочных знакомых. Вечер кончил у Тургенева с Толстым, Иславиным, Панаевым и кн. Оболенским, новым лицом, играющим довольно заметную роль по административно-литературной части.
Вторник был днем получения денег и некоторого нравственного безобразия. Утром работал. Были брат с женой и моя няня Лукерья Ивановна, все собирающаяся умирать и жалующаяся на дороговизну жизни, к чему надо прибавить, — несмотря на свой капиталец, вполне обеспечивающий эту жизнь. Поехал к Некрасову на извозчике по 23-град<усному> морозу. Новая моя шуба оказывается великолепною, — никакой мороз ее не прошибает. Кончили счеты с «Совр<еменни>ком».
Обедали у Некр<асова>. Гелеодор, сильно свирепствовавший в пользу Клейнмихеля[940] и потому названный avocat des causes perdues[941], Толстой, Бекетов, Иван Иванович с супругой. Перед обедом был Гончаров, он поступает в цензора. Толстой вел себя милейшим троглодитом, баши-бузуком и редифом[942]. Он не знал, например, что значит цензурный комитет и какого он министерства, затем объявил, что не считает себя литератором и т. д. Мы проехали к больному Тургеневу, и там сей лаз[943] объявил, что удивляться Шекспиру и Гомеру может лишь человек, пропитанный фразою. К ночи мы с ним странствовали по девочкам, но не видали ничего особенного. Анжелина.
Третьего дня целые сутки просидел дома, обвязавшись подушечками по случаю опухоли десен; ее давно у меня не было, и она прошла скоро. Вечером были Олинька и Ал<ександра> Петровна. А вчера утром ездил, получал деньги из конторы «СПб. ведомостей», был у Палацци и у портного, заезжал к Тургеневу, вечером я, Панаев и Толстой поехали на дачу Галлера. Но бал был плачевен,
Меня начинает сокрушать поведение Саши Жуковой, но сокрушать пленяя. Это особый тип русской гризетки, о котором стоит подумать. Толстой тоже пленен ею до крайности.
Пятница была проведена таким образом: утром набрасывал фельетон и исправлял статью о Гончарове, которой я доволен. Обедал у брата, перед обедом заказывал себе жилет и штаны. Обед был весьма хорош. Олинька что-то не очень здорова. По условию, надо было обедать в клубе, но с поздним часом обеда не могу я ладить. Выспавшись в совершенстве, пошел в клуб, там нашел Андреаса, Дудышкина, Майкова, Заблоцкого и Безобразова. Беседовали до 9 часов, конец вечера, то есть до 1 1/2 провел у Тургенева, где по случаю болезни хозяина происходят отличные рауты. Были Надя, Краснокутский, Фредро, Маркевич, Жемчужников, а потом Иславин и Толстой и Панаев. Речи держались развратные, был спор о Саше и Наде, однако и изящному посвятили несколько времени, читая сцены из комедий Островского «Не так живи, как хочется».
Краснокутский говорил об обеде Васильчикову и звал меня участвовать, как старого пажа[945]. Довольно и обеда шахматного клуба. Не заманят меня на официальные обеды!
ebooksa