Вообще я сильно погрузился в литературный круг и в литературную компанию, в особенности по случаю возвращения Тургенева и приезда Боткина, в четверг обедал у Некрасова, в пятницу вечер был у Никитенки, вчера провел вечер у Надежды Михайловны, но и тут литература явилась во образе «Лира», читанного Боткиным. Все приедается на свете, и хотя наш круг очень хорош, но и он как-то окисляет человека. А лучшего в виду не имеется, да и где оно?
Вообще уже около недели, как я как-то вял и уныл. Насморк у меня a l"etat de permanence[910], к тому же осень до крайности холодна, сумрачна и угрюма.
Возвращаюсь к очерку моего возвращения в П<етер>бург. Отыскал Каменского, обедал у него с Сатиром и день провел приятно. Много наслаждения (и трепета) доставила мне прелестная С<аша> Ж<укова>, у которой был я и провел весь вечер. Что за волосы, что за глазки и что за милое личико, на которое весело глядеть! Повидался с Некрасовым на новой квартире[911], был у Гаевского, у Андреаса. Михайлова застал по обыкновению в подлой бедности, но с выстриженными волосами и чистой нравственностью. Бурдин уведомил меня, что ставят на Ал<ександринский> театр мою пиеску «Не всякому слуху верь»[912]. Заходил к Гончарову, Вревской, Ивану Ганецкому и Капгеру. Много-много шатался по улицам и, шатаясь, был счастлив.
Было несколько забавных обедов и собраний у Александра Петровича Ев<фанова>. Но, по правде сказать, если б меня теперь спросили, где я бывал и где проводил время с половины сентября по ноябрь, того бы не умел я сказать. Великий насморк, не без кашля, который напал на меня, немало портил мою жизнь, ибо длился долго-долго. Денежные дела мои зато были в блистательном положении, подобных периодов давно со мной не бывало.
Вообще, однако, первый месяц в Петербурге, после долгого заточенья, есть медовый месяц своего рода.
В октябре, с приездом Васиньки и Тургенева, наш обычный кружок принял свое обычное развитие. Об остальных знакомых что скажешь? Л<изавета> Н<иколаевна> так же убийственно скучна, Старчевский так же глуп, Андреас так же любезен и приятен, и так далее и так далее. Очкин давал пир неслыханный и танцы, Василий Петрович давал пиры без танцев, московский Крез Солдатенков[913] (новое лицо) устроил обед у Сен Жоржа[914] со всякими прихотями, Яков Иванович делал завтрак, от которого я сделался нездоров. Все как следует, — то, что хорошо, хорошо и теперь, чего недоставало, того недостает и доселе.
На прошлой неделе познакомился с Рюминым и купил английских книг у г-жи Введенской. Percy, Makintosh, Hazlitt, «Half hours with the best authors»[915]. За неделю до того было чтение «Лира» у Тургеневых. Я решился переводить «Лира».
Дрентельн переводится из Очакова и, быть может, к нам.
Васинька уехал, как Иоанн на Остров Патмос[916].
Крабб мой имеет успех[917], un succes d"estime[918], как я полагаю.
Купил у Палацци старого серебра.
Пиеса моя «Не всякому слуху верь» имела успех на театре. Я ее видел, актерами недоволен, но поднимать голоса не стоит.
Составляется план великолепный о литературном клубе.
Вчера обедал у Некрасова с новыми весьма интересными лицами: туристом Ковалевским и Л. Н. Толстым[919]. Оба из Севастополя. I like both[920].
— Шахматный клуб[921].
— Приехали Ростопчина и Кильдюшевская.
— Ужин у Гр<игория?> с Преображенскими: m-mes Мердер и Вельяминова.
— Рассказы Арк. Панаева о Крыме. Убитые арапы. Нечувствительность и апатия.
ebooksa