Даниэль Деронда

Лапидот быстро восстановил самообладание и заговорил с дочерью об улучшении ее голоса, а когда миссис Адам принесла ужин, вступил в вежливую беседу, чтобы показать, что непрост, хотя в данное время одежда рекомендует его не лучшим образом.

Ночью – как обычно, лежа без сна – он задумался, сколько денег может быть у Майры, а затем мысленно вернулся в казино, вспомнив методику своей игры и обстоятельства проигрыша.

О своем сыне, исполненном гнева, он не думал вовсе.

Глава X

Вернувшись из Аббатства и обнаружив в Бромптоне Лапидота, Деронда был неприятно удивлен. Майра сочла необходимым рассказать отцу о Деронде и его дружбе с Эзрой. Того, что Деронда сделал для нее, девушка коснулась вскользь, умолчав о спасении и представив жизнь в семье Мейрик таким образом, чтобы отец решил, будто знакомство произошло именно благодаря этим друзьям. На откровенный рассказ Майра не решилась, поскольку не хотела, чтобы тлетворное дыхание отцовской души коснулось ее отношений с Дерондой. По понятным причинам Лапидот не стал расспрашивать дочь о бегстве в Англию, однако заинтересовался благодетельным, занимающим высокое положение другом.

О новом члене семьи Деронде поведал Эзра и сказал в заключение:

– Сейчас я смотрю на него спокойно и стараюсь поверить, что нежность сестры и мирная жизнь помогут ему держаться в стороне от искушения. Я серьезно поговорил с Майрой и добился от нее обещания не давать отцу денег, объяснив, что на них он не купит ничего, кроме собственной гибели.

В первый раз Деронда пришел в дом на третий день после появления Лапидота. Новый костюм, для которого сняли мерку, еще не был готов, а появиться в старом Лапидот не решился, опасаясь произвести неблагоприятное впечатление. Однако он видел Деронду в окно и был весьма удивлен, как молод человек, способный на серьезную крепкую дружбу и многочасовые занятия с умирающим сыном. Но в результате недолгого размышления Лапидот заподозрил, что истинный мотив странного внимания к семье заключается в любви к Майре. Что же, тем лучше: привязанность Майре обещала отцу больше привилегий, чем холодное отношение Эзры. Лапидот надеялся лично познакомиться с Дерондой и снискать его расположение. Он держался в высшей степени любезно, всеми доступными способами стараясь ужиться с детьми: проявлял внимание к музыкальным занятиям дочери и даже отказался от курения в комнатах, которого миссис Адам не допускала, согласившись выходить на улицу с купленной Майрой немецкой трубкой и табаком. Он был слишком умен, чтобы демонстрировать недовольство решительным отказом в деньгах, который Майра объяснила данным брату торжественным обещанием. Жизнь складывалась вполне приятно, так что можно было подождать.

В следующий свой приход Деронда застал Лапидота в гостиной. Облаченный в новый костюм, тот сидел в комнате вместе с Эзрой, который настойчиво приучал себя терпеть навязанное присутствие отца. Деронда держался холодно и отстраненно: вид человека, сломавшего жизнь жене и детям, вызывал почти физическое отвращение, – однако, ничуть не смутившись, Лапидот попросил разрешения остаться при чтении бумаг из старинной шкатулки и даже помог разобраться в трудном немецком манускрипте, после чего предложил свои услуги в переписывании как этой, так и других рукописей. Он заметил, что зрение Эзры ослабло, в то время как сам он по-прежнему видел хорошо. Деронда принял предложение, подумав, что готовностью к полезному делу Лапидот проявил благое намерение. На лице Эзры также отразилась радость, однако он счел нужным выдвинуть условие:

– Пусть вся переписка проходит здесь, у меня на глазах. Я боюсь, как бы ценные бумаги не пострадали от огня или другой враждебной силы.

Бедный Эзра не мог освободиться от ощущения, что в его доме появился преступник. Не увидев отца за работой, трудно было поверить, что он способен к усердному, добросовестному труду. Однако, выдвинув такое требование, Эзра обрек себя на постоянное присутствие Лапидота в комнате, который, освоившись в доме, потерял первоначальный страх перед сыном и вел себя по старинке: то и дело выходил курить, вскакивал и пускался в рассуждения, потом снова садился и замолкал, переходя на язык мимики и жеста, – а если в комнате оказывалась Майра, по давней привычке вступал с ней в беседу: сплетничал о прошлых делах и знакомых, повторял старые шутки и анекдоты, пересказывал сюжеты пьес. Столь бесцеремонное поведение доставляло Эзре мучительные страдания, поэтому Майра, когда была дома, уводила отца вниз, в маленькую гостиную, и там за ним приглядывала.

Тем временем присутствие Лапидота воздвигло новое невидимое препятствие между Дерондой и Майрой: оба опасались вызвать у него грязные подозрения, причем каждый ошибочно объяснял сдержанность и скромность другого. Однако вскоре Деронду постигло озарение.

Вернувшись из Аббатства, он при первой же возможности отправился на квартиру Ганса Мейрика, считая необходимым рассказать другу о результатах путешествия в Геную и произошедших с ним переменах. Ганса дома не оказалось: он на несколько дней уехал за город. Оставив записку, Деронда подождал неделю, однако ответа не получил и, опасаясь какого-нибудь чудачества со стороны непредсказуемого друга, чья поездка в Аббатство была отложена, зашел снова. На этот раз гостя пригласили в мастерскую, где он нашел Ганса с усталым, увядшим лицом, решительно отвергавшим версию о поездке на свежий воздух. Когда Деронда вошел, друг стоял перед мольбертом с палитрой и кистью в руках.

После крепкого рукопожатия Деронда сказал:

– Не очень похоже, старина, что ты только что вернулся из деревни. Был в Кембридже?

– Нет, – лаконично отозвался Ганс и бросил палитру с видом напрасно притворившегося человека. – Я был неизвестно где. На ничьей земле. В смертельно неприятной стране.

– Надеюсь, ты не пил, – с тревогой заметил Деронда.

– Гораздо хуже. Курил опиум. Я давно собирался попробовать, чтобы выяснить, действительно ли таким способом можно достичь блаженства. А поскольку в настоящее время блаженства ощутимо недостает, я решил, что пора использовать возможность. Но готов поклясться, что больше ни разу в жизни не вскрою полный злостного обмана бочонок. Организм не принимает.

– Что случилось? Последнее письмо ты написал в прекрасном настроении.

– О, ничего особенного. Просто в последнее время мир кажется убогим: напоминает капустную грядку, с которой убрали все кочаны. Должно быть, болезнь гения. – Ганс попытался улыбнуться. – А еще я устал быть добродетельным и не получать за это вознаграждений, особенно в эту жаркую лондонскую погоду.