Даниэль Деронда

– Сядь возле меня, мама, и не страдай так безутешно.

Миссис Дэвилоу послушалась, напрасно пытаясь скрыть подступавшие слезы. Гвендолин доверчиво склонилась к ней:

– Я собираюсь стать очень умной. Да, правда. И доброй. Такой доброй, милая старенькая мама, что ты меня не узнаешь. Только не плачь.

Гвендолин уже решилась спросить Деронду, следует ли принять деньги мужа и можно ли ограничиться суммой, необходимой для поддержки матери. Ради высокого мнения Деронды бедняжка была готова сделать все, что угодно.

Сэр Хьюго с дружеской настойчивостью предложил, чтобы мать и дочь отправились вместе с ним на Парк-лейн и провели там время до окончания траура. Заверив, что летом город – самое тихое место, он предложил сразу забрать из дома на Гросвенор-сквер все принадлежавшие Гвендолин вещи. Ни одно предложение не могло устроить ее больше, чем приглашение остановиться на Парк-лейн. Она понимала, что там будет проще встретиться с Дерондой, – оставалось лишь придумать, как передать ему письмо с просьбой прийти к ней. Поняв, что миссис Грандкорт знакома с завещанием, по дороге в Англию сэр Хьюго отважился завести речь о ее будущей жизни, время от времени, словно между прочим, упоминая об относительно благоприятных перспективах и вообще всячески стараясь представить положение вдовы в благопристойном, но в то же время жизнерадостном свете. Ему казалось, что, узнав о несправедливом распоряжении покойного супруга, вдова должна держаться с терпеливым достоинством: чтобы окружающие не подумали, будто она выглядит печальной потому, что муж оставил ее в бедности. Благодаря неожиданному избавлению его поместий, равно как и сочувствию Гвендолин, баронет держался с ней по-отцовски, называл ее «моя дорогая», а обсуждая с мистером Гаскойном преимущества и недостатки Гэдсмера, говорил о том, что «мы» можем сделать для блага поместья. Бледная Гвендолин сидела в молчании, в то время как сэр Хьюго, поворачиваясь то к миссис Дэвилоу, то к мистеру Гаскойну, без устали рассуждал о том, что, возможно, миссис Грандкорт предпочтет сдавать дом вместо того, чтобы жить там самой. В таком случае он считал разумным предложить долгосрочную аренду кому-нибудь из угольных промышленников. Сэр Хьюго представлял поместье достаточно хорошо, чтобы понимать, что оно вполне удобно и уютно – особенно для человека, занятого разработкой угольных карьеров.

– Лично мне черная пыль не помешала бы, – заявил он добродушно. – Нет ничего более естественного и здорового. А тому, у кого рядом бизнес, Гэдсмер вообще покажется раем. В написанной Скроггом истории графства дом выглядит чудесно: с маленькой башенкой и прекрасным озером. Это лучшая гравюра в книге.

– Полагаю, это место более респектабельное, чем Оффендин? – уточнил мистер Гаскойн.

– Намного, – решительно ответил баронет. – Я был там вместе со своим бедным братом больше четверти века назад, но отлично все помню. Комнаты, возможно, примерно такие же, однако угодья совершенно иного порядка.

– Наш бедный Оффендин пустует, – заметила миссис Дэвилоу. – Мистер Хейнс отказался от аренды. Надо было принять щедрое предложение лорда Брэкеншо и целый год жить там бесплатно: по крайней мере, я содержала бы дом в тепле и порядке.

– Надеюсь, взамен вы получили нечто столь же уютное, – отозвался сэр Хьюго.

– Даже слишком уютное, – ответил мистер Гаскойн, улыбнувшись свояченице. – Неплохо устроились.

Как только матушка заговорила о пустующем Оффендине, Гвендолин повернулась и посмотрела на нее изменившимся взглядом. Перед мысленным взором встали знакомые пейзажи: серые склоны холмов; усеянные разноцветными точками коров и овец зеленые пастбища; тенистые леса с колеями дорог, где, словно приглашая усталого путника отдохнуть, на обочине лежит заботливо очищенный от коры ствол; аккуратно подстриженные изгороди по пути из Пенникота в Оффендин; аллея, по которой она подъезжала к дому, после чего дверь распахивалась и навстречу выходила мама или одна из надоедливых сестер. Тишина дома, прежде казавшаяся скукой, от которой хотелось убежать как можно дальше, теперь явилась в образе спокойного убежища – обители, где можно почувствовать дыхание утра, услышать безмятежное пение птиц; приюта, куда можно вернуться после долгого сатанинского маскарада, заманившего пьянящей круговертью масок и закончившегося диким страхом: как бы не превратиться в один из тех злых духов, что скинули человеческое обличье и теперь шипели вокруг подобно ядовитым змеям.

Таким Оффендин предстал в воображении Гвендолин, став источником глубоких размышлений, но она не проявила интереса к разговору между сэром Хьюго и пастором, которые во время долгого путешествия из Генуи в Лондон испытывали настоятельную потребность в жизнерадостном общении.

«Готов поделиться с вами…» – такими словами баронет начинал повествование о подробностях личного свойства; мистер Гаскойн в ответ делился с баронетом беспокойством о сыновьях и нелегкой задаче их жизненного устройства. Сэр Хьюго живо заинтересовался поместьем и пришел к приятному выводу, что необходимо усилить свое влияние в округе, для чего немедленно сообщил о решении еще до конца осени на пару месяцев перевезти туда все семейство. Мистер Гаскойн сердечно одобрил похвальное намерение. В целом путешествие закончилось глубокой взаимной симпатией спутников.

Тем временем Гвендолин не проронила ни слова, воспринимая все, что говорилось и делалось вокруг нее, за странное, далекое от реальности действо. Миссис Дэвилоу, в свою очередь, пыталась представить чувства дочери и понять, что означает высказанное ею сомнение насчет того, примет ли она наследство мужа. На самом деле Гвендолин думала только о том, как поскорее увидеть Деронду и задать ему важнейшие вопросы, тем самым оградив себя от любого шага, который он мог бы осудить. Однако Гвендолин забыла спросить его адрес, а потому могла связаться с ним только через сэра Хьюго. Она ясно осознавала, как посторонние люди могут истолковать ее откровенную заинтересованность Дерондой, однако отказаться от беседы с ним не согласилась бы даже под страхом смертной казни.

Приехав на Парк-лейн и узнав, что сэр Хьюго собирается немедленно отправиться в Аббатство, чтобы провести пару дней в кругу семьи, Гвендолин без тени сомнения обратилась к нему в присутствии матушки:

– Сэр Хьюго, я хочу снова увидеть мистера Деронду, причем как можно скорее, но не знаю, где он живет. Не могли бы вы сообщить его адрес или передать ему мою просьбу?

Если баронет и был удивлен просьбой Гвендолин, то не подал вида.

– Честное слово, я понятия не имею, где он сейчас: в своей квартире или в Аббатстве, – однако обязательно его разыщу. Я немедленно отправлю записку к нему на квартиру, а если он в Аббатстве, то передам сообщение на словах. Не сомневаюсь, что Даниэль с готовностью исполнит ваше желание, – серьезно заключил баронет, как будто просьба Гвендолин была самой обыкновенной.

На самом деле добросердечный джентльмен был уверен, что Гвендолин уже давно питала к Деронде страстные чувства. Сейчас он больше, чем прежде, опасался, что страсть подтолкнет ее к безрассудным поступкам, а потому готовился всеми возможными способами прикрыть и защитить «племянницу». Для него чудесное продолжение истории заключалось в том, чтобы это очаровательное создание и его любимый Дэн составили счастье друг друга, когда неподходящий муж так удачно сошел со сцены. Однако сэра Хьюго беспокоила мысль, не охвачен ли Дэн какой-нибудь идеей, которая могла оказаться дороже прелестной миссис Грандкорт и отменить так изящно подготовленный брак. Парадокс чувств состоял в том, что сэр Хьюго, в свое время по-отечески предостерегавший Деронду от слишком откровенной нежности в отношениях с невестой Грандкорта, теперь испытывал недовольство, подозревая, что парень недостаточно влюблен, как того следовало ожидать. Разумеется, все размышления заботливого сэра Хьюго оставались крайне преждевременными, поскольку после смерти Грандкорта прошло не больше двух недель. Но наши мысли почти всегда оказываются либо преждевременными, либо запоздалыми.