В то время, как кругом, не только на фронте, но и в тылу осыпали всех наградами, вверенный мне поезд никаких отличий не получал. Несколько времени спустя Государыня мне сказала: «Ваш поезд был несколько раз обстрелян, кроме того, два раза поезд был в весьма опасном положении. Хотя вы Мне об этом ничего не докладывали, но я все знаю от раненых. Можете попросить от Моего имени у Великого Князя Георгия Михайловича 17 Георгиевских медалей. Через месяц попросите еще. Можно будет раздать всем сестрам милосердия и санитарам, но пусть за это стараются еще лучше работать».
Сестры милосердия и команда были в восторге, но врачи были обойдены и делали мне довольно прозрачные намеки. Правда, после двух обстрелов поезда они были награждены по военному ведомству: получили очередные ордена с медалями, но это было не от Ее Величества. Уже позднее, ссылаясь на медали команде, мне удалось исхлопотать у Ее Величества Всемилостивейшее разрешение представить старшего врача поезда к следующему чину — и всех врачей к очередным орденам. Ее Величество соглашалась на эти представления, но оставалась при своем мнении: «когда нужно спасать Родину, нельзя думать о наградах. Награда каждого из нас — наша совесть. А чины да кресты — как может это интересовать в такое серьезное время».
Шуленбург В. Э. Воспоминания об Императрице Александре Феодоровне. Париж, 1928. С. 14–35, 41, 44.
Дневник П. А. Жильяра. // ГАРФ. Ф. 640. Oп. 1. Ед. хр. 328.
Там же.
Там же.
Несколько раз бывал Наследник. Здесь я не могу писать спокойно. Нет умения передать всю прелесть этого облика, всю нездешность этого очарования «Не от мира сего». О нем говорили: не жилец! Я в это верил и тогда. Такие дети не живут.
Лучистые глаза, чистые, печальные и вместе с тем светящиеся временами какой-то поразительной радостью.
Он вошел почти бегом. Весь корпус страшно, да, именно страшно качался. Больную ногу он как-то откидывал далеко в сторону. Все старались не обращать внимания на эту ужасную хромоту. Он не был похож на сестер. Отдаленно на Анастасию и немного на Государя.
Поздоровавшись со всеми, несколько неуклюже протягивая вперед руку, он стал посреди палаты и окинул всех быстрым взглядом. Увидав, что я лежу (остальные были на ногах), а может быть заметив, что я самый молодой[132], он подошел ко мне и сел на кровать. Я так хотел любоваться им и так боялся, что он уйдет слишком скоро, что я решил занять его разговором. Но что сказать?
— Где вы были ранены? — отрывисто спросил он.
Я объяснил обстановку боя и показал, по его просьбе, на карте.
— А сколько вы сами убили австрийцев? — прервал он меня. Я смутился. Признаюсь, ни одного австрийца я не убил…
Наследник прошел в другую палату, через четверть часа снова вернулся и сел на трубу отопления. Это ему запрещалось, но сестры стеснялись сделать замечание, чтобы не надоедать ему. Когда пришла Императрица, он подошел к ней и все остальное время сидел рядом с ней. Он был в матросском костюме.
Лучше всего была известная фотография, где он сидит в кресле, повернувшись лицом к аппарату, сложив руки на коленях. Мы несколько раз просили его подпись и он всегда охотно подписывал, тщательно при этом копируя росчерк матери и длинную перекладину на букве «А».
Степанов И. «Милосердия двери». Лазарет Ее Величества. // Возрождение. Литературно-политические тетради. Paris, 1957. № 67. С. 57–58.
ebooksa