Письмо доктора Е. С. Боткина о тяжелом состоянии Наследника Цесаревича. // ГАРФ. Ф. 601. Оп. 2. Ед. хр. 37.
9 июля я отправил на станцию транспорт для фронта. Когда я вернулся в Дом Совета, я встретил там Мебиуса. Около него стояли Белобородов и Маклаванский. «Вам не нужен автомобиль?» — спросил меня Мебиус. — Мы хотим навестить Романовых. Хотите отправиться с нами?» Мы сели в автомобиль и поехали. Через несколько минут мы были перед «Домом Особого Назначения»… Мы прошли через двор и поднялись по узкой деревянной лестнице в верхние комнаты.
— Приведите нам Романовых! — сказал Мебиус Юровскому…Через несколько минут появился царь в дверях…
— Это всегда одно и то же, — сказал он тихо. — На того, кто в несчастье, бросают камни. Я хочу только, чтобы моя семья была пощажена. И больше всего мой больной сын…
— Где ваш сын? — спросил Маклаванский…
— В комнате у моей жены… Вы хотите убедиться в его болезни, пожалуйста, — сказал царь и сделал движение правой рукой, приглашая его следовать за собой. Мы прошли через несколько комнат. Царь сам открыл двери. Мы увидели наследника. Он лежал на кровати, правое колено было в помятой перевязке. Это была рана, которая при кровоизлиянии никогда не заживала.
Царица сидела около своего сына. При нашем появлении она безмолвно встала. У ног стоял доктор Боткин. Вид наследника действительно был потрясающий…
Доктор Боткин смотрел на нас через свои темные очки. Затем внезапно прозвучал его громкий голос:
— Ребенок должен быть определен в больницу. Я больше не имею лекарств и перевязочного материала. Сегодняшние господа должны быть гуманными хотя бы к детям!..
Доктор Боткин молчал. В это время открылась дверь сзади. Дочери вошли. Они смотрели удивленными глазами на непривычных гостей.
Царица повернулась к ним и сказала что-то по-английски. После этого они безмолвно повернулись и оставили комнату…
Как погибла Царская Семья. Свидетельство очевидца И. П. Мейера: пер. с нем. М., 1990. С. 13–15.
Священник Сторожев показывает: «В Воскресение 20 мая (2 июня) я совершил очередную службу — раннюю Литургию — в Екатерининском Соборе и только что, вернувшись домой около 10 часов утра, расположился пить чай, как в парадную дверь моей квартиры постучали. Я сам открыл дверь и увидел перед собой какого-то солдата невзрачной наружности… На мой вопрос, что ему надо, солдат ответил: «Вас требуют служить к Романову.» «Ну, к бывшему Царю», — пояснил пришедший… Я, захватив все потребное для богослужения, пригласил о. диакона Буймирова, с которым в сопровождении того же солдата поехали в дом Ипатьева. С тех пор, как здесь помещена была семья Романовых, дом этот обнесли двойным дощатым забором. Около первого верхнего деревянного забора извозчик остановился. Впереди прошел сопровождавший нас солдат, а за ним мы с о. диаконом. Наружный караул нас пропустил… Поднявшись по лестнице, мы вошли наверх, к внутренней парадной двери, а затем через прихожую в кабинет (налево), где помещался комендант. Везде, как на лестницах, так и на площадках, а равно и в передней были часовые — такие же вооруженные ружьями и ручными бомбами молодые люди в гражданском платье… Комендант, не здороваясь и ничего не говоря, рассматривал меня… Я спросил, можно ли после богослужения передать Романову просфору, которую я показал ему. Комендант осмотрел бегло просфору и после короткого раздумья возвратил ее диакону, сказав: «Передать можете, но только я должен вас предупредить, чтобы никаких лишних разговоров не было»… Зал, в который мы вошли, через арку соединялся с меньшим по размерам помещением — гостиной, где ближе к переднему углу я заметил приготовленный для богослужения стол… От окон отошли трое, — это были Николай Александрович, Татьяна Николаевна и другая старшая дочь, но которая именно, я не успел заметить. В следующей комнате, отделенной от залы, как я уже объяснил аркой, находилась Александра Феодоровна, две младшие дочери и Алексей Николаевич. Последний лежал в походной (складной) постели и поразил меня своим видом: он был бледен до такой степени, что казался прозрачным, худ и удивил меня своим большим ростом. В общем вид он имел до крайности болезненный, и только глаза у него были живые и ясные, с заметным интересом смотревшие на меня, нового человека. Одет он был в белую нижнюю рубашку и покрыт до пояса одеялом. Кровать его стояла у правой от входа стены, тотчас за аркой. Около кровати стояло кресло, на котором сидела Александра Феодоровна, одетая в свободное платье, помнится темно-сиреневатого цвета. Никаких драгоценных украшений на Александре Феодоровне, а равно и на дочерях, я не заметил. Обращал внимание высокий рост Александры Феодоровны, манера держаться, манера, которую иначе нельзя назвать, как «величественной». Она сидела в кресле, но вставала (бодро и твердо), каждый раз, когда мы входили, уходили, а равно и когда по ходу богослужения я преподавал «мир всем», читал Евангелие, или мы пели наиболее важные молитвословия. Рядом с креслом Александры Феодоровны, дальше по правой стене, стали обе младшие дочери, а затем сам Николай Александрович… Комендант стоял все время в углу залы около крайнего дальнего окна на весьма, таким образом, порядочном расстоянии от молящихся.
…Став на свое место перед столом с иконами, мы начали богослужение, причем диакон говорил прошения ектении, а я пел. Мне подпевали два женских голоса (думается, Татьяна Николаевна и еще кто-то из них), порой подпевал низким басом и Николай Александрович (так, он пел, например, «Отче наш…» и друг.). Богослужение прошло бодро и хорошо, молились они очень усердно. По окончании богослужения я сделал обычный отпуст со Святым Крестом… Я сделал шаг вперед и одновременно твердыми и прямыми шагами, не спуская с меня пристального взора, первым подошел к Кресту и поцеловал его Николай Александрович, за ним подошла Александра Феодоровна, все четыре дочери, а к Алексею Николаевичу, лежащему в кровати, я подошел сам. Он на меня смотрел такими живыми глазами, что я подумал: «Сейчас он непременно что-нибудь да скажет», но Алексей Николаевич молча поцеловал Крест. Ему и Александре Феодоровне диакон дал по просфоре. Затем подошли к Кресту доктор Боткин и служащие — девушка и двое слуг.
30 июня (13 июля) я узнал, что на другой день 1/14 июля — воскресенье — о. Меледин имеет служить в доме Ипатьева Литургию, что о сем он уже предупрежден от коменданта, а комендантом в то время состоял известный своею жестокостью некий Юровский — бывший военный фельдшер. Я предполагал заменить о. Меледина по Собору и отслужил за него Литургию 1/14 июля.
Часов в 8 утра этого дня кто-то постучал в дверь моей квартиры, я только что встал и пошел отпереть. Оказалось, явился опять тот же солдат, который и первый раз приезжал звать меня служить в доме Ипатьева. На мой вопрос: «Что угодно?» — солдат ответил, что меня комендант «требует» в дом Ипатьева, чтобы служить обедницу. Я заметил, что ведь приглашен о. Меледин, на что явившийся солдат сказал: «Меледин отменен, за вами прислано». Я не стал расспрашивать и сказал, что возьму с собой диакона Буймирова — солдат не возражал — и явлюсь к десяти часам. Солдат распростился и ушел, я же, одевшись, направился в Собор, захватил здесь все потребное для богослужения и в сопровождении о. диакона Буймирова в 10 часов утра был уже около дома Ипатьева…
Когда мы вошли в комендантскую комнату, то нашли здесь такой же беспорядок, пыль и запустение, как и раньше; Юровский сидел за столом, пил чай и ел хлеб с маслом. Какойто другой человек спал одетый на кровати… Когда мы облачились и было принесено кадило с горящими углями (принес какой-то солдат), Юровский пригласил нас пройти в зал для служения. Вперед в зал прошел я, затем диакон и Юровский. Одновременно из двери, ведущей во внутренние комнаты, вышел Николай Александрович с двумя дочерьми… Юровский спросил Николая Александровича: «Что, у вас все собрались?» Николай Александрович ответил твердо: «Да, все».
Впереди за аркой уже находилась Александра Феодоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-качалке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом моем служении, вообще глядел бодрее, более бодрый вид имела и Александра Феодоровна, одетая в то же платье, как и 20 мая (старого стиля).
Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были — я не скажу в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных. Члены семьи Романовых и на этот раз разместились во время богослужения так же, как и 20 мая. Только теперь кресло Александры Феодоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича — дальше от арки, несколько позади него; позади Алексея Николаевича стояла Татьяна Николаевна. Анастасия Николаевна стояла около Николая Александровича… В зале у того же дальнего угольного окна стоял Юровский…
ebooksa