Карлик, скрестив руки на груди, ручался, что Генрих был всем восхищён, что Польша превзошла его ожидания, а великолепие приёма французов ввело в удивление.
– Не новость для них, – говорил он, спеша, как всегда, и сыпля словами, как бы боялся, чтобы у него их не отняли, – не новость для французов – роскошь, золото и серебро, но такой чудесной фантазии, такой выдумки и разнообразия, такого мастерства в варварской Польше никогда не ожидали.
Крассовский не говорил, может, всего, что слышал, но предсказывал лучшее будущее.
Орёл, который был на воротах на рынке, весело приветствуя нового пана, размахивал крыльями.
Среди тысячи людей ни одного не помяли, никто не жаловался, никто не погиб.
Анна слушала немного грустная и задумчивая.
В этот день о ней вовсе речи не было, как будто её не существовало.
Когда прибывший будет её приветствовать? Не смела даже спрашивать.
На следующий день с равной роскошью, согласно старому обряду, должна была пройти коронация, но ночь, которая ей предшествовала, казалось, готовит бурю. Те, которые были противниками выбора Генриха, подшепнули диссидентам, что при сложении присяги должна быть упомянута свобода вероисповеданий и совести.
Не было их в старых формулах, потому что вере ни одна реформа не угрожала, теперь дополнительно обеспечивали себе в Париже строгое сохранение прав вероисповеданий, отличающихся от католических.
Эта статья стояла в выданных королём гарантиях и пактах, но католическое духовенство хотело обойти её молчанием.
Кто подшепнул Фирлею, что это могло произойти и угрожало? Кто пустил эту весть с вечера среди вождей диссидентов и возмутил ею умы?
Уже вечером в замке на пиршестве протестанты этому радовались.
Непримиримые враги Фирлей и Зборовский, который короля на трон привёл, были согласны в том, что Генрих должен был поклясться в свободе диссидентам.
Католическое духовенство, казалось, совсем о том заранее не было осведомлённым. Архиепископ находил естественным держаться давней формы присяги, которая могла пройти незамеченной.
На будущее Генрих имел свободные руки, совесть, не связанную ничем.
Вокруг стола уже шептались, готовясь к завтрашнему дню, когда король, французы и духовенство не имели ни малейшего предчувствия того, что готовилась последняя наиболее торжественная минута.
Костёл был переполнен с утра, а те, которым было важно выступить голосом и протестом, заранее обеспечили себе места.
Король, торжественно приведённый в собор, сел на приготовленный трон, принцесса Анна со своим двором заняла ложу, ей предназначенную, из которой первый раз лучше могла присмотреться к тому, который до сих пор казался ей предназначенным мужем.
Она со страхом направила на него взор, долго смотрела, бледнела и, упав на колени с закрытым руками лицом, начала молиться.