Генрих шептал стоящим рядом, что готов на всё. Невозможно было прервать таким возмутительным образом начатого обряда.
Архиепископ подчинился его воле. Ещё в глубине костёла продолжались горячие стычки между католиками и диссидентами, не успокоилась толпа, когда король громко сказал это требование:
–
Фирлей, который стоял ближе всех, поднялся на ступень алтаря и воскликнул громким голосом:
– Сенаторы и послы! Король сложил требуемую присягу, хотите, чтоб был коронован?
– Поклялся на мир диссидентам! – начала кричать неспокойно шляхта.
Поклялся, – отпарировал Фирлей.
– Пусть будет коронован!
Архиепископ надел ему на голову корону Храброго, а в костёле долго ещё шум полностью не умолкал.
Ослабевшую принцессу Анну отвели из ложа в замок.
Победа осталась за протестантами, к великой горечи и унижению католиков.
На какое-то время была предотвращена опасность, возвращён видимый мир, но минуты такой горячки всегда оставляют за собой незаживаемые шрамы.
Те, что столкнулись в костёле, стали врагами; заключённое временное перемирие объявляло долгую войну, а первая одержанная победа вовсе не отвечала за окончательные последствия в будущем.
В костёле все остались с возбуждёнными умами, с воспламенённой кровью, с взаимными упрёками в наполовину стиснутых устах, которые где-нибудь в другом месте должны были высыпаться. Никто не был удовлетворён, а духовенство кипело возмущением против нарушителей покоя, хотя они принадлежали к наивысшим сановникам страны.
Когда, после того, как посидел на троне и получил присяги от сенаторов, король в своём обрядовом наряде сел с ними вместе к столу, на его лице и французов уже видна была нескрываемая неприязнь к полякам и неумолимое отвращение, которое смешивалось со страхом.
Эта минута решила дальнейшие отношения между иностранным паном с горсткой его двора и страной, в которую прибыл править.
Генрих отлично умел показывать любезность, прощение, благодарность, но в сердце его было отвращение к этим неспокойным подданными, которым совсем уже не доверял. Окружающие его французы шли ещё дальше, молчали с сжатыми устами, но непримиримая ненависть в них родилась. Ожидали тут покорности, находили непреклонное сопротивление. Считая себя намного выше поляков, не могли простить им этих требований.
Окружающие короля поляки старались в этот день ещё стереть грустное впечатление сцены коронации. Католики сложили всю вину на бесстыдную дерзость диссидентов. Зборовские старались убедить короля, что хотели его и их одурачить.
Среди этих торжеств, которые мало оставляли королю времени для сближения с инфанткой, обратили, наконец, его внимание, что должен был её приветствовать. Время и час были назначены.
С бьющимся сердцем Анна готовилась к этой встрече. Она и двор её должны были выступить с роскошью и изысканностью, от которых они давно отвыкли.