Король, однако, передумал.
Когда Ваповская приближалась к галереям, он вышел с покрытой головой, но на его лице в этот раз больше было нетерпения и гнева, чем сострадания и страха.
Пошептался и быстро удалился.
Вдова, как первый раз, пошла с сиротой к принцессе.
Упала ей в ноги, складывая руки, и воскликнула только:
– Правосудия!
Анна плакала с ней. Забылась на минуту, проникнутая этим трауром и отчаянием.
– Справедливости! – сказала она надломленным голосом. – Кася моя, но где же есть справедливость на этом свете! Тебе её оттягивают, я её для себя допроситься не могу. Справедливость сюда!
И она подняла руку к небу.
Второй раз потянулись останки обратно от замка. Думали, что теперь уже наступят похороны.
Ваповская проводила их до двора и сложила на катафалке, при котором стала на колени.
В городе росло возмущение.
Зборовские ходили поражённые и яростные; этот странствующий и требующий мести им труп даже храбрых и дерзких пронимал тревогой.
Вместе с трупом весь народ начинал нажимать на короля и торопить с примерным наказанием.
А пан Самуэль намеренно выходил из каменицы на рынок и становился, как бы вызывая, со своим дерзким лицом, насмешливым, говоря наперекор толпе:
– Вот я! Вы не посмеете мне ничего учинить!
Два дня совещались в замке и приговор король задерживал. Не хотел ни с кем портить отношения, а обоих сторон удовлетворить не мог.
Большинство французов голосовало за Зборовских. Их защищал Пибрак, король в сердце готов был простить. Чем же его интересовал убитый Ваповский? Тенчинского за это он хотел сделать своим подкоморием и привязать к своей особе.
Непобедимая в своём горе Ваповская в третий раз пришла в замок с останками.
Король уже не показался. Она шла к принцессе со слезами и с тем всегда одним возгласом: