Можно себе также представить, что делалось у инфантки, которая, пока не стемнело, из окон своей комнаты всё могла видеть, не зная, что было причиной переполоха в замке.
Женщины вставали на колени и молились; служба бежала за новостями и не возвращалась.
После выхода Зборовского за ворота, оставшийся Тенчинский занялся раненым приятелем, который, по правде говоря, сознания не потерял, но шатался на ногах, и как можно быстрей нужно было его спасать.
Каштелян Войницкий, чувствуя, что и на него падёт вина этого боя, которого не начинал, но должен был защищаться от нападения и меч достать там, где обнажать его было не разрешено, обязательно хотел Ваповского с разбитой головой представить королю. Он также сам требовал это.
Потянулись все, ведя с собой каштеляна, шкура леопарда которого была вся скользкой, к замковым дверям.
Они все были закрыты. Должны были бить и колотить, а этот шум укрепил французов в убеждении, что хотели на них напасть.
Таким образом, ушло много времени и Ваповский значительно ослаб, прежде чем наконец французы осмелились отворить нудному парламентёру, Тенчинскому.
Ввели раненого в залы, а тут снова король, бледный и смешанный, окружённый всем своим двором, показался нескоро, не в состоянии произнести ни слова.
Тенчинский подбежал к нему, требуя правосудия, наказания, мести скандалисту, который ничего не уважал, даже королевского величия.
Сам Ваповский мог ещё говорить, жалуясь, что Самуэль, как убийца, поразил безоружного.
Генрих тихим голосом пообещал правосудие, бросая мутный взгляд по кругу. Пибрак побежал к Мирону, королевскому лекарю, чтоб рану тем временем осмотрел и перевязал.
Все вместе с французом начали рассказывать, как и что произошло. Только теперь они немного остыли от испуга.
Мирон, посадив каштеляна на лавку, чуть обмыл рану и перевязал голову, не сказал ничего – только что лучшая перевязка требовалась дома.
На вопрос короля он шепнул:
– Череп печально треснул… мозг открыт… жизнь сохранить будет трудно.
Из замка уже на носилках к несчастной жене должны были нести каштеляна, который пал жертвой своей приязни к Тенчинским и ненависти Зборовского.
Едва это случилось в замке, а из ворот потом вынесли Ваповского и по городу разошлась ведомость об этой битве, всё закипело и заволновалось невыразимым образом.
Вина Самуэля Зборовского была такой явной и великой, что его даже приятели не могли защитить, старались только уменьшить её тем, что Хорват его оскорбил. Но те, что были свидетелями столкновения, безумия Самуэля ничем на свете оправдать не позволяли.
Впрочем, знали весь этот род, несдержанный в страстях и не могущий никогда выдержать в мире. Этого рода Самуэль был самым старшим из детей, и сами братья боялись, так в гневе терял разум.
Когда его ещё мечущегося и рвущегося отвели в каменицу, в которой вчера праздновали свадьбу, все напали на него с упрёками, что он себе и семье несчастье притягивал и должен будет отдать жизнь.