– Ради милосердного Бога! Может ли считаться злом, что император, родственник мне, слова утешения прислал мне через своих послов, и даже, что сёстры мне, а я сёстрам писала!
Однако же все эти письма, каковы бы они ни были, я давала читать пану референдарию и тайн в них никаких не скрывала. Ни в каких тайных практиках вы, ваши милости, не можете меня упрекнуть, ибо ксендз-епископ хелмский знает, что тут делается.
Слупецкий, который постоянно принимал на себя роль оратора, начал объяснять, что паны сенаторы вовсе о том не знали, что ксендз-архиепископ упустил после смерти короля торжественно поздравить принцессу.
Сложил тогда вину на примаса и немедленно, что было наиболее актуально, именем панов рады начал требовать, чтобы принцесса запретила к себе доступ всяким иностранным послам и людям, подозреваемым в сговоре, а из своего двора удалила тех, что ей помогают.
Послы имели ввиду Гасталди, подозревая, что он виделся с принцессой.
Слупецкий всё более раздражался, когда Анна ему закрыла уста.
– Его величество император хорошего мне желает, а за его добрую волю ко мне я не могу платить его послам оскорблением. На моём дворе не допущу его, можете, ваши милости, где-нибудь их искать и гоняться за ними.
Сбитый на мгновение с тропы Слупецкий, тотчас снова повернулся к Гасталди и начал из каких-то его писем цитировать отрывки, доказывая опасность практик.
Принцесса дала ему выговориться сполна, но в конечном итоге холодно и сурово с важностью замкнула.
– Я никаких практик не чинила и не чиню, мне свидетель – ксендз-епископ хелмский, поэтому и подозрению о них быть не допущу.
За советом ваших милостей готова идти – но в неволю запереть себя не дам.
Последние слова она добавила так ясно, что Слупецкий должен был замолкнуть.
Желая исправить, что он напортил, Сененьский мягко сказал, что Речь Посполитая, как всегда, кровь своих панов и особ, принадлежащих к семье, уважала и имела о них усердное старание, так и принцессу забыть не хочет и следить за ней не перестанет.
– Дай Боже, чтобы то, что говорите, сбылось, – ответила Анна, – а прежде всего прошу, чтобы панам сенаторам положение моё и что тут около меня делается, описали и дали верный отчёт.
Слупецкий также подбросил несколько более мягких слов.
– Не удивляйтесь, ваша милость, – прервала его принцесса, – что жалуюсь перед вами, потому что достоинству моему и этой крови оскорбительно, в каком я состоянии сегодня, я сирота и двор мой бедный. В поездке мне было стыдно за свои колебки и возниц. Что было слепых и хромых кляч, то выделили мне, хотя в Книшине король оставил несколько сотен коней. Покойный иначе этим хотел распорядиться.
Что за странность! Те же люди, которые при жизни короля старались, чтобы я была пострадавшая и забытая, после смерти также предпочли разорвать между собой, что осталось, чем мне, как должное, вернуть. Разделили эту добычу. В своё время я дам отчёт с того, что делалось, чтобы в явь вышло всё.
Утверждаю то о панах сенаторах, что и того, что со мной учинили, и насилие, какое было последней королевской волей, не похвалят.
Имела с собой принцесса уже приготовленные письма ксендза Красинского и воеводы Фирлея, которые положила перед послами, жалея, что без надлежащего уважения были написаны и требовали больше, чем подобает.
Слупецкий имел копии этих писем и, не испытывая нужды читать, сказал, что того же, что они содержали, им было велено требовать у принцессы.