Не один сирота-попрошайка шёл в столицу, как в порт, и находил в ней и ежедневное содержание, и обещание более радостного завтра.
Молодости нужно немного, потому что живёт надеждой, будущим и сама собой. Выпрашивая хлеб, бедно скитаясь, жаки были счастливее многих других, а набожная, весёлая песня, праздичный диалог, поздравления, речи, что выходили из их уст, выливались свободно, изображая души, исполненные стоического равнодушия к настоящему, полные надежды в завтрашний день. И не один, не один из этих весёлых детей улиц стал известным человеком, полезным стране и гордостью своей бедной семьи; не один ходил потом в пурпуре и золотой цепочке.
Но вернёмся к нашему путешественнику, которого на каждом шагу встречает помощь, милосердие и неожиданная опека; начиная с кусочка сыра Марциновой, который был радостным предзнаменованием, всё для него складывалось в тысячу раз лучше, чем он мечтал. В его руке уже были деньги, а рядом шли два молодых, как он, бедных, как он, и полных наилучших намерений товарищей. Они, таща его за собой в глубь города, объясняя ему названия улиц, зданий, нарядов людей, которых встречали, с интересом расспрашивали его сами. Но, отвечая им на вид открыто, на самом деле ребёнок не говорил ничего, вздыхал и как бы специально избегал дальнейших вопросов.
— И откуда ты? — спрашивали они его.
— Издалека, из Руси, не спрашивайте больше, не скажу, не могу поведать.
— Сирота?
— Сирота! О! Наибеднейший из сирот, так как никого у меня нет на всём широком Божьем свете, никого!
— И ничего? — добавил Павлик.
— Кроме этой сукманки и пары рубах, кроме моей печали и одиночества.
— А кто тебя сюда прислал?
— Кто? Бог. Что-то мне постоянно шептало на ухо: иди в Краков, иди, там учёбу и хлеб найдёшь. И пошёл, и пришёл, как видите.
А потом вздохнул снова.
— Что же ты думаешь предпринять?
— На что Бог вдохновит. Запишусь в школу; буду служить за хлеб насущный и учиться.
— Однако мы так все делаем! Но найдёшь ли службу? Заработаешь ли хлеб? Как запишешься в школу?
— А! Я сам этого не знаю!
— Слушай-ка, — сказал Павел, — что ты умеешь?
— Я? Почти ничего.
— Но всё-таки что-то умеешь?
— Немного, брат, очень немного.