Стражи Ирия

– Видишь, моя магия сильнее твоей.

– Что толку с твоей силы? – усмехнулась Мгла. – Ты пришел сражаться за свой народ? Вон твой народ.

И она указала рукой на дно колодца.

– Или ты пришел сражаться за своих богов? Твоим богам плевать на тебя. Может, ты сражаешься за свой мир? Миру твоему скоро придет конец.

– Ни разу ты не угадала, – ответил Цент. – Ты, видно, с кем-то меня спутала. Я, да будет тебе известно, крутой перец. А крутой перец сражается только за самого себя.

С этими словами Цент неожиданно метнул в богиню волшебную секиру. Вообще-то бросать топоры, ножи и прочее холодное оружие он толком не умел, но в этот раз какой-то внутренний голос настойчиво твердил ему, что этот трюк сработает. Или, быть может, это был не внутренний голос, а чей-то еще. Возможно, души стражей Ирия, таким образом, подсказали ему, что делать. Но, так или иначе, а решение оказалось верным. Лезвие топора рассекло грудь Мглы, сокрушило ребра и вонзилось в черное сердце. Богиня пронзительно вскрикнула и рухнула на колени. Она пыталась вырвать секиру из груди, но небесное оружие жгло ей руки. Хрипя и выплевывая изо рта черную зловонную слизь, заменяющую ей кровь, Мгла силилась произнести какие-то заклинания, но слова ее путались, а взгляд делался все менее осмысленным.

Цент подошел к ней и остановился в трех шагах, спокойно, без эмоций, наблюдая за агонией монстра. Мгла подняла голову и уставилась на него затуманенным болью взглядом.

– Рано радуешься, дурак! – прохрипела она. – Наша взяла!

Мгла вдруг рывком поднялась на ноги, каким-то немыслимым усилием вырвала из рассеченной груди секиру, уронила ее на землю, вскрикнула, сделала два неровных шага, и бросилась в колодец. Цент подобрал топор и подошел к краю врат, дабы выяснить, что стало с богиней. И сразу же увидел ее тело, нанизанное на колья. Мгла не шевелилась. Черная жижа, сочащаяся из ее ран, стекала вниз по кольям и смешивалась с кровью убитых людей. Судя по всему, богиня была мертва.

Цент стоял на краю гигантского бетонного колодца, глядя вниз, и в голове его ворочались разные мысли. Осознание победы почему-то не вызвало бурной радости. Причиной тому была накопившаяся усталость. А еще тот факт, что все его подданные были мертвы. Конечно, в мире еще оставались люди, и немало, но сколько времени уйдет на то, чтобы найти их, выдрессировать, заставить служить себе. Цент чувствовал, что он очень нескоро вновь станет князем, лидером нации и венценосной особой, если вообще станет. Из сотен покорных лохов, служивших ему верой и правдой, в живых остался один денщик Владик, который только и делал, что печалил князя своим возмутительным поведением. Он был как крошечный пенис – и самому не нужен, и людям показать стыдно.

– Ладно, что уж там, – вздохнув, произнес Цент. – Хоть с главной напастью разобрался. А остальное уж как-нибудь наладится. Оно всегда налаживается, так или иначе.

Но, как выяснилось, герой девяностых изрядно поторопился с выводами. Таинственные письмена, высеченные в бетонных стенах врат, внезапно вспыхнули алым пламенем. В их свете Цент увидел, как нанизанные на арматуру человеческие тела начинают чернеть и дымиться, будто бы охваченные неким внутренним жаром. Понимая, что вот-вот грянет что-то запредельно страшное, Цент попятился от края колодца, на ходу подобрав застывшего столбом Владика. Программист все еще пребывал в прострации. Слишком много испытаний выпало на долю страдальца, так много, что его мозг уже отказывался воспринимать кошмарную реальность. Взгляд Владика был затуманен, на лице застыла придурковатая улыбка, будто его разум находился где-то далеко, в стране фей и единорогов, где все любили программиста, никто не обижал, где он наконец-то встретил любовь всей своей несчастной жизни и уже раскатал губу на перспективу пожить долго и счастливо. Но не успел Владик познать блаженство, как был грубо возвращен в реальный мир. Очнулся из-за того, что кто-то наотмашь отвешивал ему звонкие пощечины. Избитое лицо горело огнем, а удары продолжали сыпаться, становясь, раз от раза, все сильнее.

– Хватит! – возрыдал великомученик.

– Ты очнулся? – спросил Цент, прекративший избивать слугу и схвативший его за грудки, дабы основательно встряхнуть с отрывом от земли.

– Да, да, – забормотал Владик. – Где я?

– Все там же.

– А где Мгла?

– Отправилась вслед за своей сестрой.

– Значит, все кончено?

Слезы счастья покатились по щекам Владика, и он не пытался сдержать их. Не думал прежде, что когда-нибудь будет столь сильно радоваться чужой смерти, но взбалмошные богини заслужили ее сполна. Теперь же Владик хотел лишь одного – скорее вернуться к своей работе в поле. Как же он мечтал вновь стать бесправным крестьянином, у которого в жизни одна обязанность – копать землицу с рассвета до заката. И не надо ему больше никаких приключений, и крутости не надо, и вообще ничего не надо. Дали бы тихонько дожить те годы, что ему отпущены, и все.