Стражи Ирия

Снаружи, сквозь широкие щели в досках, пробивался свет, из чего Владик сделал вывод, что они благополучно дожили до рассвета. По нынешним временам это уже было неслабым достижением.

Причину своего пробуждения Владик установил довольно быстро – ему приспичило. Притом приспичило столь основательно, что программист понял – долго он не вытерпит, и нужно как-то справить нужду. Делать это на чердаке было неразумно, за подобную диверсию можно запросто подвергнуться линчеванию со стороны коллектива. Оставалось одно – спуститься вниз, и уже там сделать все свои дела.

Владик добрался до двери, размотал удерживающую ее проволоку, и выглянул наружу. Деревня, которая ночью казалась мрачной обителью кошмаров, при свете дня предстала мирной и совсем не страшной. Судя по всему, Цент был прав, когда сказал, что этот населенный пункт люди оставили задолго до зомби-апокалипсиса, и, соответственно, здесь неоткуда было взяться мертвецам. Тут не было даже бродячих собак, которых Владик всегда боялся.

Распахнув дверку, Владик осторожно перебрался на шаткую лестницу и спустился на землю. Рядом возвышался пышный куст, так и манящий зайти за него и со вкусом присесть, но программист решил проявить цивилизованность. В конце концов, раз это деревня, пусть и брошенная, тут должны быть туалеты. Он решил поискать кабинку для уединенных раздумий, а заодно осмотреться. А дабы придать себе уверенности, подобрал с земли толстую палку метровой длины. То еще оружие, но все же лучше, чем встречать опасности с голыми руками.

Искомое им сооружение обнаружилось неподалеку. Владик поместил себя в нужник, заперся на проволочный крючок, и быстро сделал все свои дела. Засиживаться на троне, тем самым испытывая судьбу, не стоило. Лучше скорее вернуться к Центу, тот хоть и является сущим маньяком, но с ним все же не так страшно, как одному.

Покинув кабинку, Владик приготовился отправиться обратно на чердак, как вдруг какая-то страшная сила ухватила его за волосы и рванула в сторону. Программист грянулся на землю, распахнул рот, готовясь закричать, но чья-то рука, пахнущая табаком и смертью, грубо зажала ему громогласные уста.

Над Владиком нависла рожа столь жуткая, что страдалец мысленно простился с жизнью. Это был живой человек, что отнюдь не являлось поводом для бурной радости. Ибо люди, уцелевшие после зомби-апокалипсиса, строго делились на два сорта: на тех, кто просто пытался выжить и одновременно сохранить человеческий облик, и на тех, кто ради выживания попрал все принципы морали. Тот, кто грубо повалил его на землю, был из числа вторых. И был он тут отнюдь не один.

– Вот так улов, – услышал Владик чей-то хриплый голос. – Какой сладенький мальчик нам попался. И что это ты, малыш, один делаешь в такой глуши?

Их было трое. Трое злых, до зубов вооруженных людей. Тот, что повалил Владика, оказался здоровым, аки шкаф, детиной, чья свирепая физиономия была расписана страшными шрамами. Второй являлся тощим и высоким мужиком лет тридцати, со злым криминальным лицом. Но больше всего Владика испугал третий. Это был пожилой человек под шестьдесят, он не нес на лице зверских шрамов и не имел в облике ничего зловещего. Но когда Владик встретился с ним взглядом, то едва не увлажнил исподнее. Интуиция безошибочно подсказала ему, что вот этот дедуля и есть самый опасный из всей жуткой троицы. И самый главный, похоже, тоже он.

– Не мальчик, а конфетка с начинкой, – облизнулся тощий, разглядывая Владика с таким откровенным вожделением, что из программиста едва не полезла начинка. Впрочем, это едва ли могло спасти его.

– Удачно мы в эту дыру заглянули, – заметил здоровяк. – Глядите, какой подарочек!

И он, зверски ухмыляясь, прижал клинок ножа к щеке Владика. Несчастный программист от страха утратил дар речи. Он дико таращился на злодеев, интенсивно потел и трясся крупной дрожью.

– Поглядите на него, это же ребенок комнатный, – хрипло произнес старик. – Он один бы и дня не прожил. Эй ты, фраер лупоглазый, – обратился он к пленнику, – где твои кореша?

Зверски напуганный Владик едва не вывалил страшной троице всю правду, как есть, но в последний момент прикусил свой язык. Если у него и была какая-то надежда на спасение, то она заключалась в Центе. А это означало, что банде головорезов ни в коем случае нельзя рассказывать о бывшем рэкетире, спящем на чердаке.

– Я тут один, – чуть слышно пропищал Владик, переводя взгляд больших влажных глаз с одной зверской рожи на другую.

– Брешет, сука! – рыкнул здоровяк. – Седой, дай я ему зенки выдавлю. Сразу все расскажет.

К лицу Владика потянулась огромная ладонь злодея. Страдалец, пустив слезу, горько завопил:

– Это правда! Правда! Я тут один! У меня были друзья, но они погиби. Наша машина сломалась, мы шли ночью через лес. Там на нас напали. Только я сумел убежать.

Не будь Владик до смерти напуган, он бы сам себе удивился. Так складно, самозабвенно, и, главное, убедительно врать он никогда не умел. Что ж, когда тебе грозят выдавить глаза грязными пальцами, с ходу освоишь любую науку.

– Кто на вас напал? – спросил Седой, хлопнув здоровяка ладонью по плечу. Тот нахмурился, но руку от лица жертвы убрал.