Она разгневалась на меня за это воспоминание не впору.
— Вы не смогли понять то, — сказала она, — как я это говорила! Он плохой человек, плохой, я всегда это утверждала, но мы не дадим ему тут долго гостить на погибель нашего королевства, которое он своими советами хочет подкопать. Тут его уже узнали люди и готовят для него сюрприз. Не уйдёт отсюда целым. Король своей силой не сможет его заслонить.
С великой резкостью выговорив это, она вдруг замолчала, зайдя слишком далеко.
— Не знаю, — сказал я, — чем и перед кем он провинился, чтобы его преследовать и хотели ему отомстить. Он держится только с королём, с несколькими учёными и с паном из Рытвиан, у него много друзей, о противниках не слышно.
— Ты слепой молокосос, — воскликнула она резко, не в состоянии уже себя сдерживать. — Все знают, какие он даёт советы королю, что угрожает панам, рыцарству и их привилегиям; и хочет ввести итальянское правительство, но не дождётся! Пойдёт со стыдом прочь таким же голым, как пришёл!
Я рассмеялся, специально ей противореча.
— Король этого не допустит, — сказал я.
— Увидите! — прервала она. — Увидите! Мы таких тиранов, как итальянцы, у себя не терпим.
Говоря это, она встала и, попрощавшись, быстро ушла.
То, что она говорила, пустым вовсе не было, потому что действительно ненависть к Каллимаху, провоцируемая с многих сторон, росла.
Когда ксендз Длугош прибыл из Праги обратно, спустя несколько дней я пошёл к нему, дабы поздороваться с моим старым благодетелем и магистром. Я нашёл его ещё более грустным, больше нахмуренным, чем обычно, тяжело вздыхающим.
— Значит, у вас итальянец? — сказал он мне, без обиняков приступая. — Человек гладкий, отличный латинист, приятный женщинам, опытный льстец для панов и единственный для совета. Вы рады ему? А мои ребята? Мои ребята?
Он вздохнул и заломил руки.
— Он отучит их от страха перед Богом и стыда, потому что сам их не имеет, — сказал он, — но гладкий, но красивый, в замковых комнатах умеет красиво себя поставить, язык опытный, ума много, только…
Он не докончил и, положив мне на плечи руки, сказал:
— Он всех вас уже поймал в свои сети?
— Отец, — отвечал я, — он великий волшебник, этого никто отрицать не может. Умы хватает, но не знаю, сумеет ли приобрести сердца.
— Мои ребята? Казимир? — спросил он.
— Вдали от него, — ответил я, — а Каллимах приобрести его не старается. Его защищает набожность. Хуже с моим Ольбрахтом, потому что этот полностью к нему прицепился и у губ его висит, слушая золотые и медовые слова, которыми тот его кормит.
— То же будет и с младшими. Такое, видно, было предназначение этого королевства и рода Ягеллонов, который, хоть многочисленный, не продержится долго, когда благословения Божьего иметь не будет. Говорят, что он и короля ввёл в заблуждение, склоняя к покушению на права духовенства и рыцарства. Этим его погубит. Если хотят править, должны уважать то, в чём поклялись их отцы и они.