Но когда мы ушли в пустыню, когда мы затворились на это вечернее время, остались с Богом один на один, тогда как раз настает время литургического творчества. Мы вполне можем из разных молитвословий выбирать места, самые важные для нас. Тем более что, действительно, есть какие-то молитвы, которые по той или иной причине сегодня в нашем сердце не звучат, сегодня нам они не нужны. Может быть, когда-нибудь настанет день, когда мы вспомним о том, что они есть, и начнем их искать в одном, в другом, в третьем, пятом молитвослове – найдем и будем читать. А сегодня – нет, сегодня нужно что-то другое. Поэтому не стесняйтесь использовать отдельные молитвы из канонов, из акафистов, из богослужебных чинов: из повечерия малого и великого, из вечерни, утрени, из литургии даже. Это очень нужно для нас. И это возможно, потому что наедине мы никому не помешаем своим включением в правило чего-то нового.
Есть молитвы, которые встречаются в жизнеописаниях святых, в других книгах. Их тоже можно включить в правило, памятуя, что правило для того нами и составляется, чтобы распахнуть сердце, ни для чего другого. Святитель Феофан Затворник по этому поводу очень хорошо говорил, что молитвенное правило напоминает ему тетрадь с прописями для маленьких детей. Пока ребенок не научился писать как следует, он внимательнейшим образом с прописей срисовывает букву за буквой, слово за словом и, вот таким образом трудясь, наконец осваивает законы чистописания. И так же, прочитывая молитву по книге слово за словом, фразу за фразой, мы мало-помалу осваиваем язык молитвы. А когда язык молитвы освоен, тогда уже можно молиться и без молитвослова, тогда уже она сама идет из сердца нашего. Такая молитва, конечно, и нам нужна, и до Бога доходна.
Но только давайте помнить: вечернее правило мы читаем как бы в пустыне. Поэтому здесь, в пустыне, наша задача – не думать о себе, не забыть о тех, кто живет рядом. Помнить, что пустыня – это только временное место нашего пребывания, что в пустыню мы уходим, только чтобы испытать свою совесть и чтобы, за ночь отдохнув, вернуться в тот мир, где нас ждут люди, вернуться в тот мир, где нам положено жить. Очень хорошо об этом говорит акафист преподобному Серафиму Саровскому, который ушел в пустыню, чтобы приобрести добродетели, и затем возвратился из пустыни, чтобы семена добродетели сеять. «Радуйся, от мира в пустыню вселивыйся, да добродетели приобрящеши; радуйся, из пустыни во обитель возвративыйся, во еже добродетели семена сеяти». Только затем и ушел преподобный Серафим в пустыню, чтобы там приобрести, накопить добродетели, и затем вернулся к людям для того, чтобы сеять в их сердца семена добродетелей. И мы с вами тоже должны уходить в пустыню во время вечернего правила только для того, чтобы там испытать свою совесть, а затем вернуться из этой пустыни для того, чтобы жить среди людей. Повторяю: наше вечернее правило – это остановка на жизненном пути для того, чтобы испытать себя и вернуться в мир наутро лучшим, чем ушел из него вечером.
Прежде всего, мы об отшельниках, если они оставались в пустыне на долгие годы, знаем очень мало. Поэтому очень часто бывает невозможно понять, почему и для чего он там остался. Но все-таки у нас есть замечательные тексты об отшельниках, из которых мы кое-что можем понять. Прежде всего, это книга о преподобном нашем отце Силуане Афонском, русском монахе, нашем почти современнике, человеке, который жил в XX веке, греческом святом. Теперь, к счастью, он почитается и нами: по благословению Святейшего Патриарха его имя включено в наш молитвослов, хотя прославила его Греческая Церковь. Так вот, преподобный Силуан действительно с Афона не вернулся в мир, он так там и остался навсегда. Но, не вернувшись в мир физически, он всю свою жизнь в пустыне посвятил миру, он всего себя распахнул навстречу людям. И я думаю, что каждый, кто прочтет книгу о преподобном Силуане, поймет, что, наверное, таков путь почти каждого пустынника: не возвращаясь к людям физически, он там живет для людей и ради людей и «вытаскивает» людей силой своего подвига.
Итак, повторяю, что те молитвы вечерние, о которых мы с вами говорили сегодня, – это остановка среди бегущего времени. Действительно, мы с вами переживаем каждый день то, что Гораций называл
Утреня. Шестопсалмие
Мне сегодня хочется поговорить с вами об утрене, о той части на самом деле вечернего богослужения, которая уставом отнесена к раннему утру. Поэтому и называется эта служба: утреня. Но только так получается на практике, что в соединении с вечерней, образуя всенощное бдение, утреня совершается вечером. Хотя если служится не всенощная, если служится только утреня, то иногда во многих храмах, особенно сельских, утреня как раз совершается на заре, перед обедней (литургией), и тогда она оправдывает свое название.
Но, в конце концов, не так важно, когда на практике совершается та или иная служба, важно, какое назначение она имеет. И именно об этом, о том, для чего мы совершаем утреню, давайте поговорим сегодня.
Еще темно, в храме горят светильники. Без свечей ничего не видно, заря еще не наступила. Светильники гасятся. В руках у чтеца, который стоит посередине храма, горит только одна свеча, и он, чтец, начинает читать Шестопсалмие. Шесть псалмов, которые положено читать в начале утреннего богослужения. Во-первых, Шестопсалмие, во-вторых, 50-й псалом («Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей»), в-третьих, канон, особая песнь в честь праздника или святого и наконец – Великое славословие («Слава в вышних Богу, и на земли мир в человецех благоволения») составляют основную часть утрени. К этим четырем частям присоединяются ектении, которые произносит на амвоне диакон или священник и на которые хор или весь молящийся народ отвечает словами «Господи, помилуй»; присоединяются тропари, песнопения, посвященные сегодняшнему дню, когда служба совершается, присоединяются стихиры. Но, повторяю, основу утреннего богослужения составляют Шестопсалмие, 50-й псалом, канон и славословие. Об этих четырех частях утрени надо говорить прежде всего.
Афанасий Великий в IV веке говорит своим читателям: «Имей Псалтирь и изучай псалмы, а восходящее солнце пусть видит книгу в руках твоих». Значит, видите, уже в IV веке христиане знали, что восход солнца им надо встречать с книгой псалмов в руках. Именно этому и посвящено Шестопсалмие. И древние церковные писатели: во-первых, Иоанн Златоуст, во-вторых, уже названный мной святитель Афанасий и Иоанн Кассиан (один из знаменитых отцов «Добротолюбия», монах с Запада, укоренившийся на Востоке, человек, соединивший в своем молитвенном и иноческом подвиге духовность западную и восточную), – упоминают о 62-м псалме как о псалме, который обязательно входит в утреню. И действительно, в нашем Шестопсалмии, которое сейчас читается в каждом храме во время утрени, 62-й псалом занимает третье, можно сказать, центральное место. Сначала 3-й, потом 37-й, 62-й, 87-й, 102-й и 142-й.
62-й псалом начинается словами: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя… в земле пустой, иссохшей и безводной». Здесь, в этом псалме, говорится о той жажде Бога, которая охватывает человека, о той жажде Бога, которую можно уподобить только жажде, испытываемой нами в пустыне, когда пить хочется безумно, а воды нет. Вот такой же жаждой Бога должен жить христианин. И если кому-то из нас открывается, что это такое, тогда действительно у нас появляется надежда стать христианами. Это 62-й псалом, центральный псалом Шестопсалмия, с удивительной, потрясающей жаждой Бога. Итак, повторяю, мы начинаем Шестопсалмие с 3-го псалма, псалмы идут в порядке возрастания номеров. Иными словами, эти шесть псалмов включают в себя как бы всю Псалтирь в сокращении.
Есть в Церкви и другие способы читать Псалтирь в сокращении. У христиан Запада сохранился обычай читать семь покаянных псалмов (
Сохранился еще один чин чтения Псалтири в сокращении – чин двенадцати псалмов, «поемых в скорби душевной»: 26-й, 31-й, 56-й, 33-й, 38-й, 40-й, 69-й, 70-й, 76-й (видите, опять-таки в порядке возрастания номеров расположены псалмы в этом чине, за одним только исключением), дальше 101-й, молитва Манассии и славословие, к ней прибавленное, и молитва святого Евстратия. Этот чин печатается, как правило, в канонниках, в тех богослужебных книгах, по которым надо готовиться к литургии. Вероятно, он тоже когда-то был связан с одним из способов совершать утреню, у него примерно то же назначение.
Эти двенадцать псалмов, как говорится в заголовке чина, поются в скорби душевной. Семь псалмов так и называются – покаянными. А Шестопсалмие святые Отцы называют плачем души. И действительно, когда вслушиваешься или вчитываешься в псалмы Шестопсалмия, понимаешь, что это и есть плач души, что не случайно стоят эти шесть псалмов в начале утреннего богослужения, не случайно мы их читаем при потушенном свете, для того чтобы тем, кто слушает в храме Шестопсалмие стоя, не стыдно было плакать, не стыдно было почувствовать, что это действительно плач. Плач, через который сердце распахивается Богу, плач, через который душа наша готовится стать храмом Духа Святого.
Утро почти уже наступило, но солнце еще не взошло. Первый из псалмов Шестопсалмия кончается словами: «Аз уснух и спах, востах яко Господь заступит мя». Человек пробуждается и обращается к Богу с просьбой о помощи, обращается к Богу с этой песнью в уверенности, что Бог поможет. «Я уснул и спал, но восстал, ибо Господь защитит меня».
И дальше – 37-й: «Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня… Не оставь меня, Господи, Боже мой! Не удаляйся от меня. Поспеши на помощь мне, Господи, Спаситель мой!» Довольно часто звучат в этом псалме ноты отчаяния, боли, почти уныния – уныния, которое вот-вот раздавит тебя. Но Господь здесь, Господь близко. Последние два стиха псалма, повторяющиеся дважды, звучат как первый луч надежды в этом предутреннем мраке, когда кажется, что Он нас оставил, что Он далёко, когда приближается день с его заботами, и чувствуешь, что сил прожить этот день у тебя не будет. Вот, наверное, об этом говорится в первой половине псалма. Но все-таки это не так. Силы появятся, потому что Он, Господь, здесь.
Третий [по счету] – 62-й, центральный псалом говорит о той удивительной жажде Бога, которую Господь открывает нам, христианам. «Жаждет душа моя Тебя в земле пустой, и непроходной, и безводной». Кончается псалом повторением двух стихов: «На утренних поучахся в Тя, яко был еси помощник мой, и в крове крилу Твоею возрадуюся. Прильпе душа моя по Тебе, мене же прият десница Твоя». Утром я размышлял о Тебе, ибо Ты мой помощник, и возрадуюсь я под кровом Твоих крыл. Душа моя прилипла к Тебе, и прияла, взяла под защиту меня десница Твоя. «Прильпе душа моя…» Как ласточка прилепляет гнездо свое под крышей дома, так и душа человеческая прилепляется к Богу. В псалмах очень много таких вот абсолютно непосредственных сравнений. Как уподобляется жажда Бога жажде оленя в пустыне, как уподобляется стремление к Богу стремлению птицы построить свое гнездо под крышей храма, так здесь душа человеческая уподобляется ласточке, которая прилепляет свое гнездо под крышу дома. Так и нам необходимо прилепиться к Богу.
Четвертый, 87-й псалом – апофеоз отчаяния, апогей отчаяния. «Господи, Боже спасения моего! Во дни воззвах и в нощи пред Тобою. Да внидет пред Тя молитва моя: приклони ухо Твое к молению моему. Ибо зла исполнилась душа моя и жизнь моя приблизилась к аду. Я оказался вместе с теми, кто нисходит в ров смерти. Я как человек без помощи, я как брошенный среди мертвых, как язвенный, спящий во гробе, – как те, о ком Ты не помнишь, те, кто отринуты от Твоей руки. Я положен во рву преисподнем, в темноте и сени смерти. На мне утвердилась ярость Твоя, и все волны Твои Ты навел на меня». Волны, воды, вода – это символ смерти. Я еще жив, но как будто умер. Вот о чем говорит этот псалом. Кто не знает этих предутренних часов, когда нам бывает иной раз так плохо, так жутко, так страшно; когда понимаешь свое бессилие, когда понимаешь, что тебе с жизнью не справиться, когда понимаешь всю отчаянность твоего положения и чувствуешь, что сил нет и не будет, что Бог далёко? И вот в какой-то момент понимаешь – не умом, а сердцем, что все-таки Господь рядом. «Разве во тьме можно узнать о Твоих чудесах?» – говорит Псалмопевец и тут же восклицает: «Но я к Тебе, Господи, взываю, и утром молитва моя предварит Тебя». Вопль отчаяния, который только что звучал в Шестопсалмии, вопль ничем не прикрытого, абсолютно обнаженного отчаяния – отчаяния, в котором действительно нет места Богу, – вдруг превращается в порыв к Богу. «И утром молитва моя предварит Тебя» – утром я проснусь, для того чтобы обратиться к Тебе с молитвой. Повторяю, вопль ничем не прикрытого отчаяния вдруг неожиданно становится молитвой. И кончается псалом уже на почти мажорной ноте.
Следующий псалом – псалом рассвета, 102-й. «Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя – святое имя Его! Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех воздаяний Его. Его, Господа, Который очищает все твои беззакония и исцеляет все твои недуги. Его, Кто избавляет твою жизнь от истления и венчает тебя милостью и щедротами». Солнце восходит, и силы появляются. И Бог являет Себя нам в этот утренний час, и оказывается, что из бездны отчаяния, в которой мы только что себя ощущали, можно прорваться навстречу восходящему солнцу, можно прорваться навстречу Богу – Богу, Который «щедр и милостив, долготерпелив и многомилостив; Богу, Который гневается не до конца и не враждует до века; Богу, Который воздает нам не по нашим беззакониям и не по нашим грехам; Богу, Который на высоте небесной утвердил Свою милость; Богу, Который удалил от нас наши беззакония так далёко, как запад удален от востока. Человек – дни его, как трава, как цветок на поле, так и он отцветает…» Но этот человек, который так недолго живет на земле, – собеседник Бога. С ним разговаривает Бог, и его молитву слышит Бог, и оказывается, что уже совсем не так страшно, что дни нашей жизни проходят, как тень. Потому что Бог – наш собеседник, и через этот диалог, через этот разговор с Ним Он делает нас победителями смерти. Не бойся, ничего не бойся! – вот что говорит нам Господь, пока мы читаем или слушаем 102-й псалом. «На всяком месте владычествия Его благослови, душа моя, Господа».
ebooksa