Алеф

Мария стоит, сжимая в руке кровоточащее сердце. Я смотрю на её ладонь и вдруг с удивлением понимаю, что в ней — огромная распустившаяся роза! Пальцы раскрываются, и бархатные лепестки летят на песок. Горячий воздух подхватывают их и увлекают в сторону пожара. По мере приближения к огню лепестки чернеют и, в конце концов, исчезают в языках пламени.

Колизей исчезает — как и доспехи Голема. Теперь он одет в смокинг. На правом лацкане — живая бабочка.

Огонь бушует по-прежнему, но теперь он вырывается из металлических сопел, окружающих нас.

Голем распахивает полы смокинга и извлекает из-за пазухи младенца с зелёными глазами. Ребёнок криво ухмылялся, глядя на меня.

— Возьми его, — приказывает ренегат Марне.

Продолжая держать чашу, та принимает младенца свободной рукой. Кровь из сердца, лежащего на ладони Марии, струится на мраморный пол, выложенный чёрными и белыми плитами.

Ребёнок протягивает к сосуду пухлые ручки и делает глоток. При виде это я чувствую подступающую к горлу тошноту.

— Ну, разве они не прелесть? — спрашивает Голем. — Только взгляни, как трогательно. Если встанешь рядом, получится святое семейство, — его губы растягиваются в ухмылке.

Марна начинает хихикать. Мария стоит молча, глядя в пол. Ребёнок с чавканьем продолжает пить из чаши. Голем хохочет.

Я в ужасе закрываю уши ладонями, чтобы не слышать этой какофонии.

Кажется, я проспал пару часов. Встаю и потягиваюсь, чтобы размяться. Спина немного затекла. Кошмар прервался в самый неприятный момент, чему я крайне рад.

Выхожу в приёмную. Мила поднимает на меня глаза.

— Уходите, господин Кармин?

— Да. Хочу вернуться домой к ужину.

— Всего доброго.

Она тоже уйдёт чуть позже — рабочий день близится к концу.

Спускаясь на лифте, вызываю Генриха. Откуда в моей голове берутся все эти ужасающие и причудливые видения? Как понять, только ли это сон, или Кибергард неизвестными мне способом вторгается в сознание?

Дома Фёдор встречает меня сообщением о том, что звонил Виктор.

— Что он хотел? — спрашиваю я.

— Поговорить с вами.