— Довольно, — говорю я. — Этот человек победил.
Толстяк немедленно делает помощникам знак убрать животных. Укротители, вооружённые длинными стрекалами и палками с петлями, выбегают на арену и принимаются ловить монстров. Следом появляются солдаты. Они обезоруживают гладиатора и подводят к императорской ложе. Рабы подтаскивают крытую ковром лестницу, чтобы я мог сойти на песок.
Какой-то надутый чиновник подаёт мне с елейной улыбкой лавровый венок, переплетённый золотой лентой.
Раздаются радостные крики выигравших пари зрителей, к небесам возносятся проклятия и стоны проигравших.
Как только укротители уводят животных, я спускаюсь на арену в сопровождении четырёх преторианцем с мечами наголо. Копья солдат нацелены на гладиатора. Он покрыт кровью тварей и тяжело дышит. Не думаю, чтобы он сумел поразить меня, даже если б захотел.
Подхожу ближе и останавливаюсь в трёх шагах от Тиберия.
— Покажи своё лицо.
Гладиатор снимает шлем, и я невольно отступаю, увидев знакомое лицо: передо мной Голем. Он ждёт, что я возложу на его голову венок и дарую свободу. Его голова склоняется, спутанные волосы, пропитанные потом, падают на лоб. По коже струится кровь — совсем как тогда в переулке.
Раздаётся сигнал герольдов. Я делаю два шага вперёд и надеваю на Голема венок. Он поднимает голову, и я вижу, как его лицо преображается: кожа темнеет, зрачки становятся вертикальными, а зубы — острыми, как у мурены. Ренегат воздевает руки, и по периметру арены вспыхивает огонь. Колизей превращается в гигантскую газовую конфорку. Преторианцы в ужасе озираются, солдаты в растерянности опускают копья. Никому и в голову не приходит поразить монстра.
Голем поочерёдно устремляет на них взгляд кошачьих глаз, и солдаты с телохранителями падают замертво. Я остаюсь на месте — всего лишь в шаге от ренегата. Если бы он хотел убить меня, то не стал бы столько ждать. Должно быть, это очередное представление.
Из огня выступают две женские фигуры. Они направляются к нам. Обнажённые тела, расцвеченные пляшущими вокруг языками пламени. В одной из женщин я узнаю Марию, а в другой — Марну. Первая держит в руке кровоточащее сердце. Между тонкими пальцами сочится кровь. Видно, как сердце пульсирует, живя собственной жизнью. Марна несёт тяжёлую золотую чашу, украшенную большими сапфирами. В ней искрится какая-то жидкость, от которой исходит едкий неприятный запах, ассоциирующийся с тлением и разложением.
— Что это? — спрашиваю я, указывая на сосуд.
— Попробуй, — Марна протягивает руку, и чаша оказывается у меня под носом.
Запах просто нестерпимый, и я отступаю на пару шагов.
— Не бойся, — говорит Марна.
Её формы соблазнительны, а глаза сверкают, как сапфиры, вправленные в чашу.
К вонище примешиваются сладковатые нотки, но желания вдохнуть поглубже от этого не возникает.
В нерешительности перевожу взгляд на Марию, а затем на Голема. Он улыбается, глядя мне в глаза. Сейчас ренегат напоминает одну из тех тварей, что зарубил.
— Ты должен выбрать, — произносит он тихо, но, несмотря на гул бушующего вокруг пожара и не приспособленную для артикуляции пасть, слова звучат на удивление чётко.
Зелёные глаза Марны смотрят сквозь меня. По лицу блуждает отстранённая улыбка, огненные волосы развеваются подобно факелу и тянутся к огненному кольцу, словно желая слиться с ним.