Какой простор! Книга вторая: Бытие

22
18
20
22
24
26
28
30

— Катакомбы! — слушая заманчиво звучащее слово, произнес Герцог. — Они пересекают под землей весь город. И никто не знает, на сколько верст они тянутся. Наверно, Чаруса когда-то была крепостью… Человеческая жизнь теперь ломаного гроша не стоит. Каждую ночь на вокзале умирают бездомные старухи и старики — это те, кому не удалось устроиться в катакомбах.

Ваня вспомнил: когда-то Лука Иванов рассказывал ему об этих городских подземельях.

— Тут собрались бездомные со всего города. А комендант катакомб Полундра — злой, но справедливый пахан. Сам себя избрал и назначил. Это он приказал доставить тебя к нему. — И для пущей важности добавил: — Живого или мертвого!

— Доставить… меня? — поразился Ваня. И снова ему подумалось, что он спит и вот-вот проснется, и все это наваждение развеется, как папиросный дым.

— Тебя. Кого ж еще?

— Кто он такой, откуда меня знает?

— Говорил, что вы дружки и будто не раз встречались.

Ваню охватило предчувствие беды.

Они шли дальше, мимо слабо освещенных конурок, тесно набитых грязными, усталыми людьми. Спертый воздух был насыщен тошнотворным запахом пищи, нечистой одежды и человеческого пота. Мужчины и женщины лежали на полу вповалку, а рядом с ними, как поленья, валялись дети-заморыши. Молодая женщина, обнажив грудь, кормила младенца, завернутого в тряпку. От всего увиденного у Вани кружилась голова, он казнил себя за то, что так безвольно согласился заглянуть в этот дикий, страшный мир, о существовании которого даже не догадывался. «Здесь пострашнее, чем на утилизационном заводе, — думал он. — Зачем я сюда попал? Сидел бы теперь дома и тайком от Шурочки готовил завтрашнюю защитительную речь».

Здесь, в этих смрадных катакомбах, предстоящий товарищеский суд не казался уже таким страшным. А впрочем, чего ему бояться? Здесь люди, много людей, а он не богач и никому не сделал зла. Грабить его бессмысленно, у него ничего нет.

На их пути лежал на спине человек, длинные руки он закинул за шею. Герцог чиркнул зажигалкой, осветил небритое, полумертвое лицо, презрительно проговорил:

— Хандра. Опять, гад, нанюхался, — и, повернувшись к спутнику, объяснил: — Тут многие марафетом балуют, будут предлагать понюхать — не соглашайся. Стоит только начать, потом не отвяжешься. Этот проклятый порошок хуже водки.

Жара становилась сильнее. Ваня вспотел, нижняя рубаха прилипла к телу. Темный ход делал множество колен и поворотов, и было непонятно, как Герцог разбирается в этом мрачном лабиринте; Ваня уже знал, что одному ему отсюда никогда не выбраться. Хорошо бы, на всякий случай, бросать по дороге камешки, как это делал мальчик с пальчик в сказке.

Наконец вдали мелькнул проблеск света. С каждым их шагом он становился ярче.

— Ну, вот он, наш штаб, до которого еще не добрался ни один легавый.

Вошли в высокое просторное четырехугольное помещение, похожее на подземную церковь. Да это, видимо, и была церковь: со стен глядели полуистертые временем, туманные лики святых, покрытые грязью и плесенью. Облака табачного дыма клубились в помещении, горьковатые, как горящий ладан.

На ковре, устилающем пол, в самых живописных позах, держа цигарки в зубах, сидели и полулежали десять парней — играли в карты.

Банковал Алешка Контуженый, Ваня сразу его узнал, хоть не видел уже несколько лет. Свет от карбидной лампы, подвешенной к железному брусу на высоте в два человеческих роста, падал на его лицо, на рот с волчьим оскалом. Трясущимися руками он сдавал партнерам атласные карты.

Герцог не стал прерывать игры и попросил Ваню подождать у входа.

Ваня осторожно огляделся. За его спиной зияла темнота — уйти было невозможно. Он стоял, прислонившись спиной к влажной кирпичной стене, и наблюдал за азартной игрой. Незаметно игра захватила его, он забыл, где находится. Ему захотелось попытать счастья, но в карманах не было ни копейки. Игроки бесстрастно проигрывали. Но вот игрок, чем-то напоминавший извозчика, пошел на все деньги, валявшиеся у ног сидевшего по-турецки Алешки, и сорвал банк.