— Декретом о сельхозналоге до двадцати процентов крестьянских хозяйств полностью освобождаются от налога. Местным органам власти запрещено произвольное обложение крестьян, установлен классовый принцип взимания налогов. Как не приветствовать такие законы! — кипятился лысый, наскакивая на Бурю, хотя Буря ни словом не возражал ему.
— Недавно я беседовал с одним знакомым кулаком, — присоединился к беседе отец. — Вы знаете, что он заявил? Крестьянство, говорит, довольно своим теперешним положением.
— Коротка молитва «Отче наш», да спасает, — как бы невзначай заметил Буря.
Любе становилось скучно слушать эти непонятные речи, смотреть, как словоохотливый лысый человек беспрерывно отхлебывает остывший чай. И в то же время ей не хотелось покидать отца. Ей все казалось, что лысый в конце концов разозлится до того, что ударит отца или возьмет и побьет всю посуду.
Затем заспорили о боге. И хотя в доме не было глухих, лысый кричал:
— Французский писатель Стендаль уверял — единственное оправдание бога в том, что он не существует.
— Я тоже не верю в бога, — признался Кадигроб. — Но без религии жить нельзя, религия дисциплинирует человека, и законы ее — это тысячелетиями выработанный кодекс морали: не убий, не укради…
— Не пожелай жены ближнего твоего, — со смехом вставил Буря и лукаво посмотрел на покрасневшую Серафиму Аполлоновну.
— Ведь я верю, что земля вращается вокруг своей оси, хотя хорошо знаю, что никакой оси нет, — продолжал Кадигроб. — Почему же нельзя верить в несуществующего бога? Человек должен во что-то верить, этим он и отличается от животного.
— В коммунизм должен верить, — подсказал лысый.
— Бог — это природа, — заявила Сатановская и потерла накрашенные ногти о красивое платье.
«Нет бога? Вот еще чего выдумали, — размышляла Люба, вспоминая прекрасные, как стихи, молитвы и образ богоматери с младенцем на руках у нее в спаленке. Этот образ всегда напоминает ей мать. Бог существует! Можно солгать учительнице, можно солгать маме, но богу-то не солжешь, он все видит, все знает и наказывает за грехи. Вот чудаки: нет бога! А лестница на небо!»
Котенок запищал на коленях Любы, больно царапнул ее руку.
— Любка, перестань мучить божью тварь, — прикрикнула мать, — оставь кошку в покое!
— Любонька, ты еще не спишь, дорогая? Пора баиньки. — Отец, как маленькую, взял ее за руку и повел в полутемную детскую, освещенную бледным светом моргасика.
— Па, миленький, расскажи сказку…
Он присел на стул, на спинку которого было накинуто платье Любы, пахнущее каким-то особенным детским запахом, и принялся рассказывать уже знакомую ей историю о Гулливере. Видимо, ему тоже не по душе была скучная болтовня, которой гости убивали время.
XXII
В начале осени 1923 года в Чарусе было несколько рабочих клубов. Там показывали спектакли и кинофильмы, там были устроены читальни, библиотеки; книги дозволялось брать домой. Пролетариат города любил свои клубы.
Профсоюз металлистов, объединявший паровозников, выстроил на пустыре, на Плехановской улице, собственный клуб, разбил вокруг нового здания молодой парк; в дни субботников комсомольцы выкопали между двумя аллеями красивый пруд, соорудили раковину для оркестра и площадку для танцев.
ebooksa