— Да, к тебе. Битых два часа жду, выкурил целую коробку папирос.
Лифшиц, подойдя, поцеловал товарища в губы.
— Ну пойдем, что же мы тут стоим? — не слишком радушно пригласил Иванов гостя. Неожиданное появление Лифшица, несмотря на их прежнюю дружбу, сейчас было неприятно ему.
Смущение и скованность Арона при встрече в Кремле настораживали. И затем этот его отказ ехать на подавление кронштадтского мятежа. Лифшиц сослался на желание послушать Троцкого, возглавлявшего оппозицию против Ленина. Все это еще тогда возмутило Александра Ивановича — так это не походило на прежнего Лифшица, которого он знал не один год.
Но делать было нечего, отказать боевому товарищу в свидании Александр Иванович не мог, хотя его могли потянуть на партбюро за то, что он впустил в общежитие Свердловки оппозиционера. А в том, что начдив оппозиционер или вскоре станет им, Александр Иванович не сомневался.
Два года Лифшиц не подавал о себе никаких вестей и вдруг свалился как снег на голову! Каким-то врожденным чутьем, по едва уловимым повадкам гостя механик понял, что этот визит неспроста.
Втроем они вошли в комнату, слабо освещенную уличным фонарем. Даша повернула выключатель, но свет не вспыхнул.
— Опять пережгли пробки, — с досадой сказала Даша. — Нет ли у вас, Арон, спичек?
Пошарили по карманам. Спичек ни у кого не оказалось.
Александр Иванович подошел к мраморному подоконнику, заваленному книгами и освещенному с улицы желтым светом, сказал усмехаясь:
— Вот всегда так: кто-то из соседей пережжет пробки, а мне приходится зубрить здесь, на подоконнике, как заправскому студенту. Благо уличный фонарь горит до утра.
— Ну, что ж, это даже к лучшему, полумрак располагает к задушевной беседе, — улыбнулся Лифшиц, вешая шинель на гвоздь, вбитый в стену.
— А ты пришел ко мне на задушевную беседу? — спросил Иванов и насторожился. Он догадывался, о чем пойдет речь.
— Да!
— Ну что ж, садись, Арон. Я и сам собирался покалякать с тобой по душам, да не знал, где тебя искать. Ковалев, бывший председатель ревтрибунала, учится со мной в Свердловке, он говорил мне как-то, что ты осел в Одессе, командуешь дивизией, дружишь с Цатисом, переведенным с Балтики на Черноморье. Познакомился и с Ковалевым в Кронштадте, несгибаемый большевик… Не нравится мне, Арон, что ты не поехал тогда с нами в Кронштадт. И то, что ты любуешься Троцким, тоже не нравится.
— Помилуй, дорогой! Троцкий — предреввоенсовета республики, второй человек в стране. Им восхищается Ленин, — быстро сказал Лифшиц и, достав из кармана брюк перочинный ножик, принялся чистить ногти.
— Ну, насчет восхищения — это ты брось. Ленин много испортил крови в спорах с твоим Троцким. Стоит Ленину выдвинуть какой-нибудь жизненно важный дли народа или государства вопрос, как Троцкий тут же взвивается на дыбы. Странная у него позиция. Это уже начинает походить на контрреволюцию.
— Ну что ты, милый Саша! Мы с тобой люди верные, он наш начальник, наш вождь, нам не к лицу такие слова.
— Не знаю, как для тебя, а для меня вождь один — Ленин! — отрезал Александр Иванович, нахмурившись, наклонив лобастую голову, и даже кулак опустил на стол. — Я поражаюсь долготерпению Ильича, который так стоически сносит его фокусы.
— Вот и ты, не замечая этого, критикуешь Ленина. — Лифшиц закрыл нож, опустил его в карман, похрустел сплетенными пальцами.