– Я его сжег, Алексей. На всякий случай. Чтобы никто не увидел.
– Это правильно, это очень хорошо.
– Стой! – вскричал Гоголь. – Все как раз очень плохо. Ведь моя записка осталась у Элеоноры. Если ее найдут...
– Не найдут, успокойся.
С этими словами Багрицкий достал из кармана знакомую бумажку, встал и подошел к столу, чтобы воспользоваться спичками. Во время паузы были отчетливо слышны стенания Надежды Константиновны внизу. Остальные женские голоса создавали рыдающий хор для ее безутешного голоса. Мужчин было слышно едва-едва. Гоголь потянул себя за ворот, чтобы свободнее дышалось.
– Теперь рассказывай, – потребовал Багрицкий, перекладывая горящий клочок из руки в руку, а потом кроша пепел в помойное ведро. – Скорее, Николай. Нам нужно успеть подготовиться.
Гоголь поведал ему о вчерашних событиях, упомянув о страхе девушки перед таинственным последователем Калиостро и закончив погоней до пруда.
– Никто тебя не видел, когда ты возвращался? – быстро спросил поручик.
– Кажется, нет, – пробормотал Гоголь.
– Кажется ему! Вспоминай.
– Никто.
– Хорошо, – решил Багрицкий. – Будем считать, что нам повезло. Ты в этих сапогах за злоумышленником бегал?
– В этих, – подтвердил Гоголь.
– Правильно сделал, что помыл, Николай. Но лучше бы ты никуда не бегал.
– Почему? Как так? Я должен был изловить мерзавца!
– Изловил? – спросил Багрицкий насмешливо. – В том-то и фокус. Он тебя отвлекал.
– Отвлекал? Хочешь сказать...
– Да! Тебя выманили из комнаты Элеоноры, чтобы расправиться с ней, пока ты бегаешь по саду.
– Господи! – Гоголь схватился за голову. – Так это моя вина!
– Замолчи! – велел Багрицкий. – Не время раскисать. Тебя могут услышать. В данной ситуации это бросит на тебя такое пятно, что вовек не отмоешься.