– Вот ведь как нас выпроваживают. Такое впечатление, что мы мешаем.
– Я не в обиде, Алексей. Мы здесь совсем чужие.
– Я понимаю. И все же меня не покидает ощущение, что от нас хотят избавиться как можно быстрее. Будто готовятся к чему-то.
– К похоронам они готовятся, Алексей! – напомнил Гоголь.
– Ну да, ну да...
Это было сказано таким тоном, что можно было не сомневаться: Багрицкий остался при своем мнении. Гоголь не стал его переубеждать, поглощенный своими невеселыми мыслями. Он чувствовал свою ответственность за гибель дочери Черногубов и жаждал отмщения. Он не сомневался, что убийца был подослан тем самым повелителем мертвых душ, который знал способы проникать в замыслы других людей и предотвращать их.
Собрав вещи и передав их слугам, товарищи спустились во двор. Мадемуазель выглянула, чтобы украдкой помахать Багрицкому платочком, и скрылась. Хозяева дома не вышли попрощаться с гостями, а лишь проводили взглядами из-за штор. Зато перед крыльцом стояла обещанная бричка с парой сытых лошадей. Пока возница и слуги занимались укладкой багажа, Гоголь и Багрицкий проследили за прибытием экипажа, из которого выбрался худой и весьма надменный господин с черными, будто крашеными волосами, напудренным лицом и такими густыми ресницами, что глаза его казались подведенными.
– Артист? – предположил Багрицкий. – Что он здесь делает?
Встречать господина выбежал Баскаков и, делая это с явной неохотой, представил друзей вновь прибывшему. Им оказался помещик Адам Мирославович Верховский. Услышав фамилии Гоголя и Багрицкого, он задержался возле них, тогда как его спутница, стройная дама в черной накидке и вуали, осталась в стороне, демонстративно повернувшись к мужчинам спиной.
– Надолго к нам, господа? – спросил Верховский, переводя испытывающий взгляд с одного собеседника на другого.
– Пока не знаем, – ответил Багрицкий, прищурив глаз.
– Приятно видеть людей, которые никуда не торопятся и располагают собой и своим временем, – сдержанно улыбнулся Верховский. – Буду рад, если вы навестите меня и мою супругу в нашем имении. Вам каждый укажет дорогу.
С этими словами он взял госпожу Верховскую под руку и повел в дом. Она прошла мимо товарищей с таким видом, будто их не существовало на свете.
– Однако! – пробормотал восхищенный Багрицкий. – Какая красавица! И сколько гонору! Не удивлюсь, если в ее жилах течет кровь польских шляхтичей.
Гоголь лишь пожал плечами. Похоже, он вообще разучился удивляться.
Глава XVII
Гостиница была как гостиница: с умеренным количеством тараканов и крыс, с комковатыми тюфяками и сплющенными в блин подушками. Багрицкий, не зная, чем себя занять, то чистил свои пистолеты, то спал, то делал вид, будто читает газету, оставленную прежними постояльцами. Гоголь начинал и бросал роман, начинающийся с ночного свидания в спальне молоденькой девушки. Работа не ладилась. Поля рукописи были усеяны закорючками, вензелями и профилями, а самого текста было мало. Однако сидение за колченогим столом позволяло как-то скрасить время, которое без этого тянулось слишком медленно.
К радости друзей, снаряжая их в путь, хозяева позаботились об их пропитании и распорядились поставить в бричку корзину с провизией. Еды хватило на два дня. Дальше предстояло питаться в трактирах, и это по понятной причине не воодушевляло наших героев. В голову Багрицкого пришла идея, которую он счел блестящей, раз решил поделиться ею с товарищем.
– Придумал! – воскликнул он, лежа на кровати с закинутыми за голову руками. – Отправим покупать еду Осипа.
Осип был кучер, приставленный к ним вместе с бричкою. В ней он и ночевал, и занимался там черт знает чем, поскольку господа никуда не выезжали, а безвылазно сидели в своем нумере. Но всему приходит конец: и хорошему, и плохому, и тому, чему даже определения подходящего не подберешь. В гостиницу явился Виктор. Когда он вошел, товарищи не сразу узнали его. Пока они не виделись, он успел повзрослеть сразу лет на пять, а то и на десять. Возле губ и между бровей обозначились морщины, которых там прежде не было. Но больше всего поразил Гоголя клок седых волос, появившийся над ухом юноши.