– Да мне без разницы, косой или рябой, надоели вы мне все!
– Ну и хрен с тобой!
На улице раздается автоматная очередь. Прячу ствол за пояс и прыгаю в распахнутое окно.
Воспоминания о происходящем перемешались в моей голове, словно кто колоду перетасовал.
Вот Косой стреляет и орет: «Суки!» От случайной пули падает Светка. Мишка Ангел с перекошенным лицом дергает затвор, а патронов нет. Мы бежим, пригибаясь и поминутно оглядываясь, волоча за собой женщин. Они прикрывают уши ладонями, волосы спутались и растрепались на бегу. Узнав, что Луизы больше нет, Косой решает остаться и прикрыть наш отход. Бью Косого по морде и тащу за собой. Потом воспоминания кончились.
Серый рассвет настигает нас. Погоня отстала. Они не ожидали, что мы так вооружены.
Если б они знали, что ушли мы пустые, догнали бы непременно. С рассветом поднялся ветер. Он дул нам в спину, ворошил кучи мусора, кидался опавшей листвой. Вот и наступила холодная половина года, которую старый Хаймович упорно именовал зимой. Начавшиеся дожди однажды кончатся, придет засуха и пыльные бури, и если ты не запасся водой, то до начала следующих дождей можешь и не дожить.
На душе у Косого началась засуха, и я не знал, будет ли у него дождь. Он высох и помертвел. Перебитую пулей руку он, кажется, не замечал. Не замечал ни холодного ветра, ни сбитых в кровь пальцев, ни косого, хлеставшего за шиворот дождя, ни скользкой грязи под ногами. Он падал, поднимался и шел дальше, и снова падал, и снова поднимался. Мы шли рядом такие же, как Федор, полумертвые от усталости. Мишка тащился за нами, приволакивая правую ногу, беспрестанно морщась и шипя от боли. Марта с Леной растянули над собой куртку Косого, прикрывая ею головы и плечи от дождя.
До дедовского дома осталось с полкилометра. Но я уже знал, что первым делом, как придем, надо будет напоить Федора, стребовать с деда спиртное и напоить. Чтоб он напился и поплакал, а я молча посижу с ним. Надеюсь, тогда ему станет легче, и он хоть чуть-чуть оживет.
Последним на второй этаж втащили Мишку, идти он уже не мог. В его ботинке хлюпало, и это была не вода. Я дернул за потайной крючок, но дверь не открылась. И тогда рукояткой пистолета постучал. Хаймович открыл сразу, словно за дверью и стоял. Он пропустил меня с Мишкой на руках. Мишка всё кривился, а под конец, когда я неловко задел его ногой за ступеньку, заорал.
Дед зашикал на него:
– Тихо! Ребенка разбудишь!
Из спальни тихо, словно привидение, вышла Луиза. И Косой, распихивая всех, кинулся к ней и, подхватив на руки, хохотал как сумасшедший. А с глаз его двумя неиссякаемыми потоками падали капли дождя. В спальне кто-то разбуженный громко заплакал, тоже требуя к себе внимания.
Баклан не промахнулся – он и не собирался попадать. Кивнул Луизе, и она поняла. Притворилась мертвой и лежала, до крови прикусив губу, сдерживая крики. Как родила, не помнит, в себя пришла от криков ребенка. Тогда, собрав все силы, укутала ребенка и побрела к Хаймовичу. Моисей Хаймович, как бывалая повитуха, приступил к делу. В первую очередь нагрузил Шустрого, тот натаскал воды, нарезал тряпок на пеленки. Потом дед нагрел воды для гостей, помыл новорожденного, накормил мамашу и уложил обоих в постель. И к нашему приходу они уже успели поспать. Как выяснилось, Луиза пришла через час после нашего ухода, Шустрый хотел было бежать за нами, но старый не пустил. Было поздно, темно, и вряд ли Сергей бы нас нашел. А потом вряд ли бы мы нашли Сергея…
Нас как-то быстро сморило у печки, и мы вповалку завалились спать. На моем диване теперь спала Луиза с ребенком, на дедовской койке приютились женщины. Мужское население вело активную половую жизнь, т. е. легло на полу, побросав на доски ненужные вещи и ими же укрывшись.
Проснулся я от вздохов Ангела. Дед перебинтовывал ему ногу, протирая самогонкой. Косой с унылым видом наблюдал за процедурой.
– Хаймович, милый, хорош добро на говно переводить!..
– Сам ты говно! – обиделся Мишка.
– Да я говорю, что рана твоя и так заживет, а водки не будет, – оправдывался Федя.
– Когда тебе руку дед вправлял, ты чего-то водку не жалел?!
ebooksa