— Нет, не говорил ничего. И это, наверное, все объясняет. У него было какое-то дело в городе.
— Ты говоришь, что он работал также и в субботу? — спросил Мартин Бек.
Она кивнула.
— Да, но не целый день. Мы утром вышли вместе, окончила я работу в час и, нигде не задерживаясь, вернулась домой. А Оке пришел сразу за мной. Он купил все, что надо В воскресенье он был свободен, и мы пробыли вместе целый день
Она вновь села в кресло, охватила руками колени и закусила нижнюю губу.
— Он не рассказывал, что именно делал? — спросил Колльберг.
Она покачала головой
— Разве он никогда не рассказывал о своей работе? — спросил Мартин Бек.
— Рассказывал. Мы всегда все обсуждали. Но не в последнее время. О своей последней работе он ничего не говорил. Я даже удивилась, что он молчал. Так как обычно он рассказывал о разных случаях, а особенно, если было что-то тяжелое и запутанное. А на этот раз…
— Дело в том, что он не мог ничего особенного рассказать, — сказал Колльберг. — Последние три недели были исключительно бедны происшествиями. Мы сидели почти без дела.
Оса Турелль пристально посмотрела на него.
— Зачем ты это говоришь? По крайней мере, у Оке последнее время было полно работы…
Рённ посмотрел на часы и зевнул.
Потом перевел глаза на кровать, где лежал весь забинтованный мужчина. Затем задержал взгляд на аппаратуре, которая поддерживала жизнь потерпевшего, и, наконец, на медсестре, только что сменившей пустую бутылку в капельнице.
Рённ уже не один час сидел в этой антисептической, изолированной комнате с холодным светом и голыми белыми стенами.
Кроме того, большую часть этого времени он провел в компании личности по имени Улльхольм, которого до сего времени никогда не встречал и который оказался одетым в штатское платье старшим полицейским инспектором.
Даже простодушному Рённу Улльхольм казался безгранично нудным и тупым.
Улльхольм был недоволен всем — начиная от зарплаты, которая, как и следовало ожидать, была очень низкая, и кончая начальником полиции, который не умел навести у себя железный порядок. Он возмущался, что детей в школе не учат послушанию и что даже среди полицейских нет настоящей дисциплины. Однако сильнее всего он набрасывался на три категории людей, которые Рённу никогда не сделали ничего плохого и о которых он никогда не думал, а именно: Улльхольм ненавидел иностранцев, молодежь и социалистов. Причину увеличения преступности и падения нравов он видел в том, что полиция не имела фундаментального военного образования и не носила шашек.
Улльхольм на все явления имел свою безапелляционную точку зрения и без умолку разглагольствовал:
— Смотришь на эти безобразия, и хочется убежать на природу. Я б с удовольствием выбрался в горы, если бы всю Лапландию не опоганили лопари. Ты ж понимаешь, что я имею в виду, а?