— Бритт не знала этого человека. Я могу даже присягнуть, что не знала.
Мартин Век спрятал блокнот.
— Может, они были друзьями и… Она энергично покачала головой:
— Бритт была очень порядочная, очень робкая, чуть ли не боялась парней. К тому же была по уши влюблена в своего Бертиля. Я была единственной, кому она доверяла свои тайны, конечно, кроме Бертиля. Она все мне рассказывала. Жаль, комиссар, но вы определенно ошиблись.
Моника Гранхольм открыла сумочку и вынула кошелек.
— Я должна идти к своим деткам. Их у меня семнадцать.
Она начала копошиться в кошелечке, но Мартин Бек протянул руку и остановил ее.
— Государство платит, — сказал он.
Когда они вновь стояли около ограды больницы, Моника Гранхольм сказала:
— Они, конечно, могли быть знакомы с детства или со школы и встретились в автобусе случайно. Такое я еще допускаю. Бритт до двадцати лет жила в Эслеве. А откуда тот полицейский?
— Из Хальстахаммара, — сказал Мартин Бек. — Как фамилия врача, которого вы зовете Бертилем?
— Перссон.
— А где он живет?
— Гильбакен, двадцать два, в Бандхагене.
Он нерешительно подал ей руку, на всякий случай не сняв перчатки.
— Поблагодарите государство за угощение, — сказала Моника Гранхольм и быстрым шагом направилась к больнице.
Машина Гюнвальда Ларссона стояла на Тегнергатан перед домом номер сорок. Мартин Бек посмотрел на часы и толкнул входную дверь.
Было двадцать минут четвертого, а это означало, что Гюнвальд Ларссон, который обычно никогда не опаздывал, сидел у госпожи Ассарссон уже двадцать минут. А за это время, наверное, успел выяснить, как жил директор Ассарссон еще с тех пор, как ходил в школу.
Дверь в квартиру открыл пожилой человек в темном костюме и серебристом галстуке. Мартин Бек назвал себя и показал служебное удостоверение. Мужчина протянул ему руку.
— Туре Ассарссон, — сказал он. — Я брат… брат убитого. Заходите, ваш коллега уже пришел.