— Моя жена саамка, — сказал Рённ.
Улльхольм посмотрел на него со смешанным чувством отвращения и заинтересованности. Потом сказал:
— Это очень интересно. А правда ли, что лопарки никогда не моются?
— Нет, неправда, — устало ответил Рённ. — Но так думаешь не только ты.
Рённа интересовало, почему таких людей давным-давно не сдали в центральное бюро находок.
Одну свою длинную декларацию Улльхольм закончил словами:
— Само собою понятно, что как частное лицо и как правый реакционер, как гражданин свободной демократической страны я не делаю никакой разницы между людьми, скажем, из-за цвета их кожи или мировоззрения. Но сам подумай, что было бы, если бы в полицию поналезли евреи и коммунисты. Ты понимаешь, что я имею в виду, а?
На это Рённ скромно кашлянул, закрыв рот рукой, и сказал:
— Конечно. Но я сам, видишь ли, такой крайний социалист, что меня можно считать…
— Коммунистом?!
— Да, именно так.
Улльхольм сразу нахмурился, замолчал и отошел к окну. Он стоял там часа два, печально глядя на недобрый, изменчивый мир вокруг.
Рённ подготовил два четких вопроса, которые для верности даже записал в блокнот. Первый: «Кто стрелял?» И второй: «Как он выглядел?»
Рённ сделал еще и другие приготовления, а именно: поставил на стул портативный магнитофон, включил микрофон и перевесил его через спинку стула. Улльхольм не принимал участия в этих приготовлениях, он ограничился тем, что время от времени критически посматривал на Рённа от окна.
Часы показывали двадцать шесть минут третьего, когда медсестра вдруг наклонилась над раненым и быстрым нетерпеливым движением руки позвала к себе обоих полицейских.
Рённ быстро схватил микрофон.
— Думаю, что он приходит в сознание, — сказала медсестра.
Лицо раненого стало как-то меняться. Веки и ноздри задрожали.
Рённ протянул микрофон.
— Кто стрелял? — спросил он.
ebooksa