Поединок. Выпуск 15

22
18
20
22
24
26
28
30

В квартире было темно. Он снял пальто и зажег свет в коридоре. На полке, как и в первый раз, лежала фуражка Стенстрёма. Провод к звонку был оторван и болтался над дверью.

Оса Турелль проследила за взглядом Колльберга и буркнула:

— Сюда звонила масса всяких идиотов. Журналисты, фотографы и еще бог знает кто. Непрерывно.

Колльберг ничего не сказал. Он зашел в комнату и сел на один из стульев.

— Хоть зажги свет, чтоб мы видели друг друга.

— Мне и так видно. Но, пожалуйста, могу зажечь.

Она щелкнула выключателем, однако не села, а беспокойно закружила по комнате, как будто была заперта и хотела вырваться на волю.

Воздух в комнате был тяжелый и застойный. Пепельницу она не опорожняла несколько дней, комната казалась неубранной, сквозь открытую дверь спальни видно было незастланную кровать. Из передней Колльберг заглянул в кухню, где на столе виднелась куча немытой посуды.

Теперь он сидел и наблюдал за женщиной. Она нервно ходила от окна до дверей спальни. Там она несколько секунд смотрела на кровать, затем возвращалась и вновь шла к окну. И так каждый раз.

Ему приходилось все время крутить головой, чтобы не потерять ее из виду. Так крутишь головой, когда следишь за игрой в теннис.

За девятнадцать дней, с того времени, когда он видел ее в последний раз, Оса Турелль очень изменилась. На ногах у нее были те самые или такие же грубые носки, и так же она была одета в черные брюки. Волосы были коротко подстрижены, лицо такое же скуластое.

Но брюки были обсыпаны табачным пеплом, а волосы не чесаны и всклокочены. Глаза беспокойно, неуверенно бегали по комнате. Под глазами виднелись синяки, губы были сухими и потрескались. Руки ее все время двигались, а средний и указательный пальцы правой руки пожелтели от никотина. На столе лежало пять распечатанных пачек сигарет. Оса курила датскую марку «Се-силь». Оке Стенстрём совсем не курил.

— Чего ты хочешь? — неприветливо спросила она.

Подойдя к столу, она вытряхнула из одной пачки сигарету, зажгла ее дрожащей рукой и уронила непотушенную спичку на пол. Затем прибавила:

— Конечно, ничего. То же самое, что тот шалопай Рённ, что два часа сидел здесь, мурлыкал и кивал головой.

Колльберг молчал.

— Я велю отключить телефон, — проговорила она без какого-либо перехода.

— Ты не работаешь?

— У меня освобождение по болезни.

Колльберг кивнул.