Селина нахмурилась. Великий Совет смог остановить даже смерть — так неужели нет никакого средства, чтобы остановить какую-то болезнь?..
А целебник вдруг заискивающе улыбнулся ей жалкой беззубой улыбкой.
— Простите меня, старика, за дерзость… Но, если госпожа позволит… Если я мог просить вас… — забормотал целебник. — Видите ли, госпожа, я уже стар, и смерть не пугает меня. Но у нас в городе столько молодых и зрелых мужчин, за плечами которых семьи, дети. И все они — сильные и ловкие люди, охотники. И если у нас не будет начертаний, способных защитить от болезни, городская стража вряд ли сумеет остановить их. Каждый будет верить, что он пока еще не заражен…
Селина поняла, к чему он клонит, и не стала заставлять его до конца проговаривать просьбу.
— Я достану для вас начертания, — решительно пообещала девушка.
Вместо ответа старик низко поклонился.
Когда целебник с помощником увезли свой страшный груз, Селина бросилась искать жреца. Она чувствовала ответственность за всех этих людей, ведь теперь она была не просто одним из воинов, четвертым мечником справа в десятом ряду. Селина была инквизитором, и впервые во всей полноте осознала, что на самом деле означает эта должность.
Совет и инквизиторы воистину были защитниками людей. От болезней, от врагов, от оскверняющей магии. Они всегда оказывались там, где ровное течение жизни нарушалось чем-то губительным и опасным. Таким, как черная пляска. Таким, как Рик…
Она шла стремительным шагом по опустевшей улице, и время от времени из дворов до ее слуха доносился приглушенный женский плач.
В отличие от целебника Буллы, Селина верила в черный песок. Потому что знала, какие диковинные формы могла принимать магия Рика. Верховный инквизитор говорил, что Совет ожидает его возвращения из Шадра с немногочисленной армией — но, кажется, Алрик Проклятый затеял что-то другое. Что-то пострашней…
Наконец девушка нашла мирно дремавшего жреца. Им оказался круглощекий мужчина с округлым животиком и просвечивающей сквозь поредевшие на макушке волосы лысиной. Он лежал в кустах на заднем дворе какой-то дешевой забегаловки, со счастливой улыбкой на испачканном рвотой лице.
А еще у него был природный аспект, позволяющий сотворить хорошее, качественное начертание.
Селина в сердцах пнула жреца в бок, но тот в ответ только пожевал губами. Хозяин таверны, пытаясь быть незаметным, осторожно подсматривал через тонкую занавеску на окне, как девица, оказавшаяся вдруг инквизиторшей, будет приводить в чувство их пьяницу-жреца.
Тогда она положила руку на свой амулет — и сотворила особое заклинание. Селина впервые применяла его. И не ради демонстрации силы, вовсе нет! А только ради всеобщего блага. Из кристалла медленно вытянулась серебряная змея, каждая чешуйка которой вспыхивала, как капля росы в солнечном луче. Она обвилась плотными кольцами вокруг тела жреца, и начала медленно сжиматься. Пьяницу стошнило, но Селину это не смутило. Змея сжималась все сильней. Жрец смотрел на нее испуганным, непонимающим взглядом, а с его губ вместо слов доносилось только сдавленное мычание.
— Ты — позор всей жреческой касты, — с яростью проговорила Селина. — Я бы казнила тебя за одно только это, но, увы, по закону тебе угрожает лишь изгнание. Ты ведь об этом сейчас думаешь, червь?..
Жрец не мог сказать ни слова. Только крупные частые капли заскользили по его налитому кровью лицу.
— Вот только у меня для тебя неприятная новость: в городе один человек заболел черной пляской, и теперь твое бездействие равносильно отступничеству. А ты знаешь, червь, как казнят отступников?
Глаза жреца стали круглыми, как у совы, а из гортани вырвался клокочущий всхлип.
Селина победоносно улыбнулась. Судя по всему, он хорошо знал, что с отступниками делает инквизиция.
— … Но так уж сложилось, что живой ты сейчас полезней, — снисходительно проговорила девушка. — потому что людям нужны начертания. И сейчас ты встанешь, пойдешь в храм, умоешь свое вонючее лицо и сотворишь столько начертаний, сколько потребуется! Ты будешь делать их день и ночь, а если не справишься — пеняй на себя, потому что скоро я вернусь в этот город и спрошу с тебя за все, что ты сделал — и чего не сделал. Ты понял, жрец?