— Пашкой. Павел Иванович, — ответил Пронин. — Осиротил нас, оставил одних. Мы с женой мечтали отдать единственного сына в какой-нибудь приличный московский вуз, чтобы учился и жил с нами, а он выбрал свое. Подал заявление в военно-морское училище и уехал в Ленинград. Второй год без сына живем, какая-то пустота в доме.
Косачев молча кивал головой, не выпуская из рук фотографии, и все поглядывал на портрет парня, будто старался запомнить черты.
— Морским офицером будет. Молодчага, богатырская стать. А мать успокоится, лишь бы сын был счастливым.
— Да и мне было жалко расставаться, — признался Пронин. — Со временем, конечно, все уляжется, войдет в свои берега.
— Уляжется, — сказал Косачев. — Сын уехал в другой город — это не горе, Иван Николаевич. Вот мой ушел на войну. Ушел навсегда.
Косачев еще раз взглянул на фотографию и как бы нехотя вернул ее Пронину.
— Добрый мальчик? — спросил он.
Пронин сочувственно смотрел на Косачева, будто был виноват в том, что нечаянно пробудил в нем столь горькие воспоминания.
— Серьезный парень, — сказал Пронин, беря фотографию из рук Косачева. — Старательный, правдивый.
— Береги его.
Закурили еще по одной и опять разошлись на прежние позиции. Косачев повернулся к аквариуму, рассматривал рыбок, а Пронин шагал по мягкому широкому ковру, курил сигарету и поглядывал на стол, где был телефонный аппарат.
Связь с Москвой почему-то задерживалась.
Пронин подошел к окну, стал смотреть на огромные корпуса завода, освещенные светом электрических фонарей. Вокруг все было укрыто белым снегом, сквозь ветви деревьев, оплетенных инеем, как мраморными кружевами, просвечивались желтые стены строений.
Косачев уловил взгляд Пронина, незаметно подошел к нему, стал рядом и тоже посмотрел на панораму завода.
— Нравится, Иван Николаевич? — спросил он с тайной гордостью.
— Прекрасный вид! — откликнулся Пронин. — И какая-то богатырская сила во всем.
— Красивый пейзаж, — согласился Косачев. — А что тут было тридцать лет назад? Дикая степь.
— Да, не одни пейзажисты поработали здесь. Какая дьявольская энергия, мощь! Грандиозно! Честное слово, завидую я тебе, Сергей Тарасович: какую махину ты сотворил за свою жизнь!
— Разве я один? Это дело рук целого поколения. Ты завидуешь мне? А я завидую тебе, — лукаво сказал Косачев.
Всегда прямой, Косачев редко говорил загадками. Уловив особый тон, Пронин насторожился: