По телефону Косачев вызвал Пронина:
— Ну что, Иван Николаевич, доложил в Москву?
Пронин стоял у аппарата в кабинете Косачева.
— Извини, Сергей Тарасович, дело, кажется, осложняется. Мой звонок всполошил министерство. Министр говорит, что немедленно высылает комиссию на трассу Газстроя.
— Пусть не поднимают панику, Иван Николаевич. Трубы тут ни при чем.
— Но взрыв-то был?
— Был. Но по другой причине, сами разберемся.
— Комиссия уже в пути, вылетела самолетом.
— В таком случае, я остаюсь здесь, — резко сказал Косачев в трубку. — Ты пойми, Иван Николаевич, без меня тут любая комиссия так напутает, что целый год будем разбираться. А дело остановим, и надолго, поверь мне. Этого нельзя допускать, ни в коем случае!
Прибывшая из Москвы комиссия установила, что разрывы образовались на стыковочных швах. Не обнаружив дефектов в самих трубах, комиссия все же воздержалась от признания их вполне пригодными к промышленной эксплуатации и рекомендовала заводу продолжить эксперимент, не приступая к серийному производству.
Из кабинета Салгирова Косачев позвонил министру, заявил протест против решения комиссии.
— Не горячитесь ли? — спросил министр. — Может, проверить еще раз?
— Никому не нужная потеря времени, Павел Михайлович. Это мнение всех наших заводских специалистов. Да и газовики согласны со мной.
— Если так, вылетай в Москву вместе с комиссией, здесь разберемся детально.
— Я не могу оставить завод.
— В таком случае, пусть прилетит Пронин, как и договорились.
С трассы газопровода Косачев и все, кто с ним были, прибыли прямо на завод. Люди тут же разошлись по своим местам в цех. Рассказав Пронину во всех подробностях происшествие на трассе и разговор с министром, Косачев спросил:
— Готов лететь в Москву?
— Готов.
Пронина провожали к самолету Косачев, Астахов и Водников. Перед самым трапом Пронин наклонился к Косачеву, виноватым тоном тихо сказал: